Подземелье ведьм
Шрифт:
Тонкой нитью буду я ткать судьбу,
Где я всё сумею и всё смогу.
А в голове билась только одна мысль. Её нашли.
– Дура, – выдохнула она в окно, подставляя ветру лицо. Знала же, что круг семи будет её искать. Знала, что ведьмы с людьми враждуют уже не один десяток лет. Знала, что добрая тётушка Лия, маленькая своенравная Айви и Бранд будут в опасности. И Дав.
Как только она мысленно произнесла его имя, сердце сделало мощный рывок вперёд, будто намереваясь пробить грудную клетку и вырваться из рёберных оков туда, где всегда сможет быть рядом с Давеном… А потом затихло, затаившись в уголке. Затаилось, как только Эйрин представила, что станет с парнем, если круг семи застанет её здесь. Сможет ли мать поверить, что люди были к ней добры? Вряд ли. Она скорее поверит в то, что стоять босиком на полу в комнате, где нет никого, кроме Эйрин – всего лишь очередная жестокая пытка. А слушать дочь она не станет…
– Ну почему, почему всё так?! – Эйрин прикрыла окно и села на кровать, поджимая под себя озябшие ступни. Она лихорадочно искала выход. Ведь только вчера днём Дав поцеловал её… Стоило только подумать об этом, как дыхание участилось и потяжелело внизу живота. Чувство, которого она никогда не испытывала до этого. Она, как сейчас, помнила тот момент, когда Давен наклонился к ней, коснувшись губами её губ. Помнила, как перед глазами всё поплыло: и задний двор, и стены дома, и лицо парня подёрнулись лёгкой дымкой.
«Может, мне только послышался этот голос?» – усомнилась Эйрин, скользя невидящим взглядом по стене, на которой расцветали ужасные, пугающие узоры. Ветер продолжал бушевать, ветка – стучать в окно. Причудливые тени сливались в чудовищ, заставляя испытывать животный страх. Даже ваза на столе, которая обычно придавала комнате уютный вид, сейчас выглядела устрашающе.
– Эй-рин… Эй-рин… Эй-рин… – снова послышался голос, звучащий в такт со стуком ветки – мерно, глухо, вкрадчиво.
Во рту пересохло. Эйрин зажмурилась, стараясь спрятаться в недрах своего сознания. Только бы не слышать этот тихий голос, вынуждающий её отказаться от семьи, которую она наконец-то обрела. В ушах до сих пор стоял звонкий смех Айви, таскающей со стола булки раньше, чем приходило время садиться за стол. Смех, перебиваемый несмолкающим голосом, будто проникающим под кожу.
Эйрин остервенело почесала руки, а после снова зажала ладонями уши. Но голос всё не смолкал.
– Эй-рин… Эй-рин… Эй-рин… Я вижу тебя…
Вдалеке сверкнула молния, заставляя её сердце бешено биться. Она вскочила с кровати, хватая ртом воздух, как рыба. Сомнений больше не оставалось – ей нельзя быть здесь. Нельзя помогать по утрам Далии накрывать на стол. Нельзя вместе с Айви рвать сорняки на заднем дворе, ожидая, пока зацветут цветы. Нельзя слушать истории Бранда, рассказанные тягучим и бархатным голосом. И целовать Дава у колодца – тоже нельзя.
Эйрин собралась с мыслями, разжала руки, сцепленные в замок на уровне сердца, и начала поспешно собирать свой нехитрый скарб: почти увядший цветочек, что был в её волосах вчера днём, когда Дав поцеловал её; красный поясок, который подарила ей Айви, да маленькую раковину – подарок отца, который она никогда не вынимала из карманов.
– Ну вот и всё…
Эйрин оглянулась в последний раз, стараясь запечатлеть в памяти каждую трещинку на деревянной раме, каждый лепесточек на цветах, стоящих в вазе… И медленно двинулась к двери, стараясь не скрипеть половицами. За неделю в этом доме она уже успела запомнить расположение каждой – и всё равно раз от разу под ногами раздавался скрип. Раньше можно было со смехом попрыгать по полу, покружиться, вслушиваясь в странную мелодию, издаваемую деревянными половицами… Но сейчас ей был ни к чему любой звук. Эйрин открыла дверь, замерла, прислонившись к ней и проведя пальцами по глубокой царапине возле ручки… И спустилась вниз, отчаянно пытаясь не шуметь.
Она застыла у комнаты Дава, борясь с желанием приоткрыть дверь в неё и в последний раз взглянуть в лицо того, кто мог бы стать самым важным в жизни. Напряжённые пальцы свело, когда она представила, как касается ими копны пшеничных волос, а с губ сорвался еле слышный стон.
– Эй-рин… Эй-рин… Я иду за тобой…
Она судорожно дёрнулась, убирая протянутую было ладонь от дверной ручки. Окинула взглядом маленькую кухоньку, на которой так полюбила проводить время, и скользнула к выходу, сдерживая рыдания. Боль, разочарование, ненависть к вездесущему кругу семи бурлили внутри, опустошая её. Хотелось рвать и метать, крушить, отдаваясь во власть тем чувствам, что непрекращающимся потоком слёз лились из глаз, снося всё на своём пути… Но Эйрин взяла себя в руки и сделала последний шаг, отделяющий её от людей, ставших за это время по-настоящему родными.
На улице бушевала непогода. Ливень огромными струями бил по лицу, заставляя прикрываться рукой. Ветер рвал волосы и бросал песок в глаза… Но Эйрин было всё равно. Она утёрла пальцами слёзы, смывающиеся дождём с щёк, проглотила рыдания и, уверенная в том, что делает, твёрдым шагом двинулась к родному Регстейну. Прочь от Вайденлеса – места, в котором осталось её сердце.
***
«Бежать, бежать, бежать так быстро и так далеко, как никогда раньше», – пульсировало в висках, отдаваясь в ушах тревожным эхом. И почему именно сейчас, когда казалось, что счастье – вот оно, совсем рядом?
Ещё вчера Эйрин сидела на маленькой уютной кухоньке Далии, бросая долгие взгляды из-под ресниц на Дава. Ещё вчера Эйрин помогала развешивать по стенам связки чеснока, лука и разных пахучих трав, чихая время от времени. Ещё вчера в её жизни было так много… И вот теперь снова приходится убегать, возвращаться в опостылевшие пещеры, потому что иначе нельзя – судьба не мелочилась, отвесила такой пинок за маленькую провинность, что теперь вряд ли Эйрин ещё хоть раз покажется на поверхности.
Девушка остановилась, пытаясь отдышаться. Ноги устали, колени подкашивались от долгого бега, губы пересохли и пошли мелкими трещинками, в груди саднило… Эйрин зажмурилась, ещё раз громко вздохнула и снова побежала, из последних сил. Она не знала, была ли за ней погоня, будет ли искать её Давен, виновна ли она или невинна… И эта боль от потери, разрывающая сердце, была сильнее любой усталости. Но вот можно ли от неё убежать? Вряд ли Эйрин думала об этом, пока ноги несли её всё дальше и дальше от поселения людей.
Вчера началось как обычный день, такой же обыкновенный, как и семь дней до. Эйрин проснулась в уже привычной маленькой комнате с ажурными занавесками, наспех переплетя косу, вышла в зал, где тётушка Лия уже хлопотала, накрывая на стол. Эйрин укоризненно нахмурила бровки:
– Почему ты опять меня не разбудила, тётушка? Охота тебе в одного с утра пораньше на кухне суетиться? – она решительным шагом преодолела небольшое расстояние до кухоньки в зелёных тонах, сунула нос в шкаф со специями, стараясь найти баночку с мёдом, подхватила поднос с толстыми ломтями нарезанного свежего хлеба и начала помогать Далии.
– Спала бы ты, пташка, отсыпалась да восстанавливалась, – женщина подняла на Эйрин испытывающий взгляд, – не знаю уж, что с тобой случилось, да и не хочу знать, – добавила Лия, когда румянец, который только-только появился на лице Эйрин, начал спадать, – но вот только силы тебе нужны для восстановления. А значит – и отдых нужен, – ласково закончила Далия.
Эйрин не знала, чем ответить на такую заботу. В памяти всплывали легенды, сказки, мифы и просто рассказы стариков. И ни в одном из них люди не были добрыми существами. Потому и сложно было довериться, и страшно было раскрыться. Продолжили бы Далия с Брандом смотреть на неё такими добрыми глазами, если бы знали правду? Не пожалел бы о том неловком поцелуе на заднем дворике у колодца Дав, если бы она открылась ему? А Айви? Этот маленький, смешной и вечно смеющийся ребёнок – смогла бы ли она оставаться такой же рядом с ней, ведьмой из мрачного и пыльного подземелья? У Эйрин не существовало ответов ни на один из этих вопросов, и поэтому она продолжала молча отогреваться душой в семье, какой у неё никогда не было.