Подземка
Шрифт:
Добрался до фирмы, но вокруг все по-прежнему темно, и тело до невозможности вялое. Сел за стол, и оцепенел, глядя в окно. Закончилось совещание, пошел вместе с другими пообедать. Аппетита нет, ни с кем разговаривать не хочется. Молча поел, но при этом сильно вспотел. В ресторанчике «рамэн» по телевизору беспрерывно показывали новости инцидента с зарином. Сидевшие рядом коллеги подшучивали: может, ты тоже того? Но я тогда грешил на лекарство от пыльцы и только отшучивался.
После обеда совещание возобновилось, но состояние мое не улучшалось. Нисколько. Я решил показаться
Но в ближайшую больницу я не пошел. Решил сходить в больницу рядом с домом, где мне прописали новое лекарство. Сам я не был уверен, в чем причина нынешнего состояния: лекарство от пыльцы или зарин. Так я вернулся домой в Йокогаму. На приеме признался, что в то время ехал в метро, и вот теперь такое состояние. Мне проверили зрачки и посоветовали немедля лечь в больницу.
На неотложке меня отвезли в Университетскую больницу нашего города. Тогда еще со мной все было в порядке — настолько, что, выйдя из машины, хотелось идти пешком.
Но к ночи заболела голова. Время за полночь, а у меня голова раскалывается. Позвал медсестру, та сделала мне укол. Острой боли не почувствовал, но вокруг места укола все как будто затвердело. Лекарство действовало час. В тот момент я подумал, что добром это не кончится. Но стоило боли ослабеть, в голове промелькнуло: «Ну, это еще куда ни шло».
А тут еще одна напасть: передозировали капли для глаз, и зрачки расширились, будто от удивления. Просыпаюсь на следующее утро — яркий ослепляющий свет… И только вокруг меня развешена бумага, чтобы прямые лучи солнца не попадали. Пока глаза не сузились до нормального состояния, пришлось провести в больнице еще один день. Хотя можно было и не оставаться.
Утром домашние принесли газеты. Знаки я пока не разбирал, но узнал, насколько все оказалось серьезным. Были жертвы, и немало. Ошибись окружающие — глядишь, погиб бы я сам. Но на удивление, ощущения опасности в тот момент у меня не возникало. В голове лишь крутилось: «Со мной все в порядке». Несмотря на то, что меня вовлекло в водоворот события, сообщение о жертвах совершенно не потрясло, наоборот — я смотрел новости посторонним взглядом, как одно из телевизионных шоу. И никакого чувства надвигающейся опасности. Нисколько.
Уже после я начал понимать, что так думать нехорошо. Нужно хоть немного злиться, взрываться. Когда это было? Осенью того же года. С течением времени во мне наконец-то начало проявляться такое настроение.
Не могли бы вы пояснить конкретней, что значит «думать так — нехорошо»?
Например, упади на глазах человек, я бы его спас. В случае если не пострадаю сам. Но будь он на расстоянии, допустим, метров пятидесяти, уже задумаешься, а стоит ли. Посчитаешь, что это — не твое дело, и закроешь глаза. Ввяжешься, опоздаешь на работу, возникнут проблемы… Вполне мог подумать и так.
Минуло несколько десятилетий после окончания войны, стремительно развивалась экономика, пропало чувство опасности, значение придается одним лишь вещам. Постепенно ослабло сознание, удерживающее людей от того, чтобы причинять боль окружающим. Слышать обо всем этом мне приходилось и раньше, но теперь меня одолевали реальные ощущения. Можно ли с таким настроением воспитывать детей? Думаю, нельзя.
Странное дело: пока в больнице вокруг меня устроили шумиху, сам я был совершенно спокоен. Даже чересчур. Например, когда окружающие, как бы шутя, говорили о зарине, я не обращал на это внимания. Таким было мое отношение к этому происшествию. А к лету я о нем забыл напрочь. Когда в газетах мелькали статьи об исках пострадавших, я вспоминал: да, было такое дело, — но считал, что ко мне оно не имеет никакого отношения.
Однако осенью я вскользь подумал, что так просто выкинуть из головы это происшествие нельзя. Это не значит, что я тут же изменил стиль поведения, но стал почаще задумываться на эту тему.
Как результат, я считаю, что личность должна занимать более жесткую позицию в японском обществе. В своей фирме я проработал двенадцать лет и как-то странно успокоился. В молодые годы, замечая что-то странное, мог сказать вслух об этих странностях. Но со временем все стало совсем не так.
В «Аум Синрикё» собралось немало выдающихся людей, но они в конечном итоге скатились до группового терроризма. Видимо, это говорит о слабости личности.
Однако спросите меня: ну а ты что, сильный? Боюсь, ответа не дам. Стараешься не потерять самого себя, но временами устаешь, начинаешь беспокоиться. Хорошо, если в такие минуты есть на что уповать, это успокаивает. К тому же в той или иной степени тем же занимаются другие. Но стоит нарушить баланс, перебрать с упованием — и окружение начнет тебя жалеть. И чтобы не потерять эту грань, требуется персональная сила. Конечно, и мне тоже.
В этом смысле я не могу считать себя «истинной жертвой».
Автобус пришел на две минуты раньше,
и с этого все началось.
Г-н Оохаси 22 года работает в крупной автодилерскои фирме. Сейчас трудится в сервисном центре района Оота, занимает пост начальника коммерческого отдела.
На момент инцидента этот большой центр еще не построили, и он ежедневно ездил на работу во временный офис, расположенный в квартале Хонан района Сугинами, откуда велась подготовка к открытию центра. До этого он выполнял обязанности начальника технического центра в Огу, но с I января 1995 года его направили на подготовку центра. В поезде линии Маруноути, уносившем г-на Оохаси на работу в офис Хонан, и произошла его злосчастная встреча с зарином.
Г-н Оохаси специализировался на контактах с клиентами по поводу ремонта автомобилей, попавших в аварию. Считает, что это похоже на работу портье в гостинице. До корней волос — технарь, выходец с рабочей площадки. Он может и не упоминать о таких вехах собственной биографии — они становятся понятны сами по себе. Волосы короткие, тело крепко сбитое; он и производит впечатление работяги. Ответственности за выполняемую работу — за двоих. Нисколько не красноречив. Работает вдумчиво.