Подземка
Шрифт:
С рождения Нагахама-сан рос и воспитывался в старых кварталах Токио, что наложило на него отпечаток коренного жителя города. Он 30 лет (с 15-ти) работал на ближайшем чугунолитейном заводе. Во время «нефтяного шока», не дожидаясь пенсионного возраста, сменил работу на смотрителя зданий. Параллельно посещал вечернюю школу и получил специальность электрика, поэтому смог легко сменить место работы.
При сборе материалов для настоящей книги я встречался со многими людьми, и в этот раз вновь особенно остро почувствовал, какую большую роль в формировании характера человека имеет место его рождения. Глядя на него, я чувствовал, что этот человек вырос в старом Токио. В г-не
Состоит в туристическом клубе, каждую неделю совершает дальние походы, поэтому у него хороший цвет лица и вообще он выглядит здоровым. Однако — видимо, из-за смерти жены — производит впечатление одинокого человека.
«Раньше здесь поблизости был бейсбольный стадион, и я часто туда ходил. А потом команда «Лоттэ», которой принадлежал стадион, уехала, и мне стало грустно». Он вспоминает об очень далеком прошлом, как будто это произошло совсем недавно [85] .
85
Бейсбольная команда «Лоттэ» (ныне — «Тиба Лоттэ Маринз») переехала в город Кавасаки, а потом в префектуру Тиба в 1992 г.
Поскольку мы живем вдвоем и оба мужчины, еду себе не готовим, хотя сын иногда что-то делает. А зачем это? Можно пойти в универсам и купить. Сейчас там продают все — и рис, и даже приправу к нему. Готовить? Нет. Наше поколение мужчин этим не занималось. Когда умерла жена, мы оказались в трудном положении.
С 60 лет я получаю пенсию. После того как умерла жена, мне оставалось только болтаться без дела, поэтому я пошел на неполный день в фирму, которая управляет зданиями, и меня направили в художественный музей в районе Это. Музей открыли в марте прошлого года — как раз когда произошел инцидент с зарином. Мы же там начали работать еще до открытия, с октября позапрошлого года. Музей открылся в субботу 18 марта, а через два дня, в понедельник, когда я ехал туда на работу, со мной случилось это несчастье.
Мой маршрут на работу выглядит следующим образом: по линии Хибия я еду до станции Каябатё, где пересаживаюсь на линию Тодзай и схожу на второй остановке. В поезде я еду минут двадцать, однако от станции Киба, где я схожу, до музея еще довольно далеко — пешком минут двадцать. Если я хочу быть на работе в половине девятого, то должен сойти на станции Киба примерно в 8:10.
В тот день я сел на поезд линии Хибия, но он остановился на Кодэмматё. Затем прозвучало объявление: на станции Цукидзи в вагоне произошел взрыв, поэтому поезд дальше пока не пойдет. Двери остались открытыми, но пассажиры, полагая, что скоро все образуется, сидели в вагонах.
Я ехал в четвертом вагоне. Посмотрев на платформу, я увидел, что скамейка прямо перед вагоном пуста. Поэтому я вышел и сел на нее, думая, что поезд будет стоять еще какое-то время. Немного погодя из передних вагонов, кашляя, стали выходить пассажиры. Они зажимали рты платками. Что случилось? Сенная лихорадка или что-то вроде? — подумал я. Сам я пока не чувствовал никакого запаха, и у меня не было позывов к кашлю. Я просто тихо сидел на скамейке.
Раздалось объявление: попробуйте использовать другие виды транспорта. Вам будут выданы обменные билеты. Поэтому все один за другим потянулись к выходу и, получив обменные билеты, стали подниматься на улицу. Когда я вышел наружу, то задумался, куда идти дальше. К Кодэмматё довольно близко расположены, станции Мицукоси линии Гиндза и Бакуроёкояма линии Синдзюку. Поэтому я сразу направился к Мицукоси. Пройдя немного, я остановился и сказал себе: подожди, ты, кажется, выбрал самый дальний путь. Я повернул назад и пошел к станции Бакуроёкояма. Проходя вновь мимо выхода с линии Хибия, я почувствовал, что у меня что-то странное с глазами, и к тому же
Посмотрев немного в сторону, я увидел, что рядом с тротуаром в траве на камне сидит женщина. Я вновь подумал: что вообще происходит с этими людьми?
Перейдя через дорогу, я вновь увидел много сидящих на земле людей. Двое лежали, раскинув ноги в стороны, — похоже, у них были судороги. Что же с ними случилось? — подумал я. Может, эпилептический припадок? Но как ни верти, эпилепсия такой не бывает. Однако, несмотря на весь этот переполох, нигде не было видно ни одной «скорой помощи». Не было также видно ни служащих метро, ни полицейских. Только сами пассажиры оказывали друг другу помощь.
Я тоже подумал, что мне надо бы что-то сделать, чем-то помочь. Но тогда я опоздаю на работу, а главное — у меня самого разболелись глаза. Как бы то ни было, я добрался до станции Бакуроёкояма, откуда доехал на метро до Кикугава. От этой станции до музея было такое же расстояние, как и от Киба. Глаза продолжали болеть, и я промыл их водой из крана. Может, в них попал дым от взрыва, предположил я, потому что при взрыве внутри вагона выделяется большое количество разных газов.
В конечном счете я опоздал на работу минут на 15-20. Однако резь в глазах не прошла и по-прежнему болела голова. Мне стало ясно, что в таком состоянии я не смогу ничего делать. Поручив свою работу другим сотрудникам, я тихо сидел у телефона. Лампы дневного света меркли, поле зрения сужалось. Это все очень странно, и я забеспокоился, что могу ослепнуть. Поэтому я сказал начальнику: я плохо себя чувствую и даже не могу дежурить у телефона, пойду в больницу. Что и сделал.
В больнице меня сразу положили в палату интенсивной терапии, два дня держали под капельницей. Было особенно тяжело в первую ночь. Почему-то не мог мочиться, хотя были сильные позывы, и когда мне приносили утку, ничего не получалось. Что-то странное было и с головой. Сильно поругался с медсестрой. Заявив, что ухожу домой, стал собирать вещи. Потому и поссорился с сестрой. Однако я это все плохо помню. В конце концов утром смог помочиться и вскоре немного успокоился.
Когда меня перевели из палаты интенсивной терапии в обычную, другие больные заявили, что я скандальный человек и потребовали, чтобы меня убрали из палаты. Дело в том, что я ночью принимался собирать вещи, бормотал, что их надо забрать с собой, — и все это делал, будучи привязанным трубкой к капельнице. Видимо, сознание тогда было у меня помраченным, поэтому я вел себя так беспокойно и не давал другим спать. В общем, меня перевели в другую палату, и мне повезло, поскольку там был телевизор (смеется). Всего я провел в больнице три ночи и четыре дня.
Как выяснилось, кто-то из пассажиров вышвырнул ногой из вагона на платформу Кодэмматё пакет с зарином, и он лежат недалеко от скамейки, на которой я сидел. Но сидел-то я всего две-три минуты.
Подле возвращения домой вам бывало плохо?
Такого, чтобы «здесь болит, там болит», не было. Психологического шока я тоже не ощущал. Однако, думаю, после всего этого я заметно сдал и стал всего бояться. Каждый хоть немного странный запах вызывает у меня беспокойство, и если я вижу дым, то сразу спрашиваю себя, не случилось ли чего-нибудь. Все необычные явления вызывают у меня что-то похожее на страх. И так каждый день. Что-нибудь начинаю делать — и возникает мысль: а это не опасно?
Бывает и так: что-нибудь хочу взять, а рука натыкается на другое, часто опрокидываю чашки. В общем, таких странных явлений все больше. Конечно, это может быть связано с возрастом, однако мне кажется, что из-за зарина многое стало странным. Стал часто забывать вещи, хочу что-то сделать, но что — не помню. Может, это имеет отношение и к смерти жены, но мне самому кажется, после инцидента я все воспринимаю совершенно иначе.
Уже и харкать было нечем, но меня продолжало тошнить.