Поедательницы пирожных
Шрифт:
— Поверьте, моего интереса тут нет, все исключительно ради…
При ее появлении Панюшкин замолчал и клацнул челюстью так отчетливо, словно кто-то нажал у него на макушке выключатель.
— Извините, Родион Алексеевич, почта.
Карина ловко метнула газеты на самый краешек огромного стола, чтобы Марьянов сразу не распознал подлог, и быстро вышла. Ее маневр удался — Родион даже не взглянул на секретаршу, а дверь ей удалось оставить чуть-чуть приоткрытой. Это была крошечная щелка, тоненькая, как мышиный хвост. Но ее хватало, чтобы слышать все, что творится
— Родион Алексеевич, говорю же вам, я действую в интересах Лены. Ей сейчас очень плохо, ее надо спасать.
— От чего спасать? — резко спросил Марьянов. — И вообще — кто вы такой?
— Я же вам визитку свою дал, — занервничал посетитель. — Панюшкин Юрий Сер…
— Да идите вы в баню со своей визиткой! Я спрашиваю, какое отношение вы имеете к Лене? Вы ее брат? Сват? Родной тятенька?
— Не кипятитесь, пожалуйста, не надо. Я сейчас все объясню, — занервничал посетитель. — У Лены в молодости был парень, а я — его лучший друг. С парнем она рассталась, а со мной продолжает дружить до сих пор. Вы же ее знаете, она очень контактная и добрая.
— Действительно, добрая, — скептически заметил Марьянов, словно дружба с этим типом была высшим проявлением доброты.
— Вам же не безразлична ее судьба, правда? — продолжал гундеть Панюшкин. — У Лены личные проблемы. Я не знаю какие, но точно — личные. Знаете, она ведь пыталась наложить на себя руки. Ее чудом спасли…
Марьянов в ответ двинул стулом, и Карина подскочила от неожиданности. Потом затравленно оглянулась — вдруг вот прямо сейчас ее застукают? Однако все было тихо, никто в приемную не вошел. А по доброй воле она не собиралась прекращать подслушивать.
— Сейчас я разрыдаюсь, — донесся до нее голос босса, который, судя по всему, поднялся со своего места.
Вероятно, он навис над своим посетителем, потому что тот испуганно пискнул:
— Но это правда! И я пришел за помощью именно к вам, потому что вы ее любили!
— Да вам-то откуда знать?
— Так Лена сказала, — затараторил Панюшкин и даже хрюкнул от избытка чувств. — Сама! Лично мне призналась. И еще призналась, — голос его стал похож на мышиный писк, — что любит вас по-прежнему.
— Во как, — с непередаваемой иронией пробормотал Марьянов. — Выходит, вы ее наперсник, да? Вроде лучшей подружки.
Панюшкин снова зафырчал. Прямо как еж, которого Карина на теткиной даче поймала возле кошачьего блюдца с молоком.
— Знаете, Родион Алексеевич, — набрался храбрости Панюшкин, — мне не доставляет большой радости сидеть тут у вас и что-то доказывать. Думайте, что хотите. Я действую исключительно в интересах Лены. Я убежден, что только человек, который любил ее всерьез, способен сейчас ей помочь, оттащить от края бездны. Думай я иначе, никогда бы к вам не пришел. Я юрист, очень занятой человек. Но когда узнал, что с Леной беда, решил разыскать вас. Предупреждаю — она ничего про это не знает. Это целиком моя инициатива.
— Смотри, какой инициативный, — процедил Марьянов.
После
— Пустите меня! — захрипел незваный гость, судя по всему, отчаянно отбиваясь. Возможно, его схватили за шиворот, пережав голосовые связки.
— А ну, говори, что с Леной! — приказал Марьянов. Этот его тон Карина отлично знала. Когда его по-настоящему выводили из себя, шеф бледнел и был способен на самое отчаянное безрассудство. — Беда, говоришь? Так прекрати блеять и объясни толком, что за беда.
— Ее предал жених, — выдавил из себя Панюшкин. — Бросил прямо перед свадьбой. Она травиться хотела! Господи, отдайте мой галстук!
— Берите, на что он мне? — проворчал Марьянов. Судя по всему, ему удалось немного успокоиться.
— Я должен идти, — зачастил Панюшкин. — Все сказал, что хотел, и совесть моя чиста.
— Оставьте мне номер ее мобильного, — потребовал Марянов тем самым тоном, каким самодержцы отправляют подданных на виселицу.
— Конечно. Разумеется. Я сейчас на листочке напишу…
Послышалось шуршание, возня, потом шаги — мелкие и торопливые. Судя по всему, Панюшкин спасался бегством. Бежал он в панике, даже не попрощавшись. Вероятно, Марьянов напугал его до дрожи.
Карина отпрыгнула от двери, на цыпочках добежала до своего рабочего стола и шмыгнула в кресло. Буквально через секунду появился Панюшкин — на его щеках горели красные пятна. Прежде чем покинуть приемную, он остановился, снова хрустнул пальцами, а потом, повернувшись к Карине, которая демонстративно уткнулась в компьютер, проблеял:
— Дверь в кабинете вашего начальника плохо закрывается. Обратите на это внимание.
Карина молча проглотила шпильку. Она была ошеломлена и в этот момент думала совершенно о другом. Несгибаемый, волевой, жизнерадостный, уверенный в себе Марьянов — и несчастная любовь. Такого она себе представить не могла. А вдруг его сердце разбито навсегда? Значит, Маша Зарецкая не права и большая, настоящая любовь у Родиона не сейчас, а в прошлом? Тогда понятно, почему у него проблемы с женой, ведь старая любовь, как известно, не ржавеет. Все так говорят.
Карина прикусила губу. Представить Родиона Марьянова безутешным и страдающим она никак не могла. У шефа еще ни разу не было грустных глаз. Когда она второй раз за полчаса пришла к нему с газетами, теперь уже сегодняшними, он даже не обратил на это внимания, лишь рассеянно кивнул головой.
Интересно, что это за Лена? Наверняка какая-нибудь модель или актриса. Может быть, она действительно стоит того, чтобы так переживать? Однако долго размышлять об этом Карине не пришлось. Рабочий день постепенно набирал обороты, началась обычная текучка и рутина, приемная наполнилась людьми, и эмоции незаметно отодвинулись на второй план. «Я подумаю об этом вечером», — решила она совершенно в духе Скарлетт О'Хара. Однако вечером ей пришлось думать совершенно о других, гораздо более серьезных проблемах.