Поединок крысы с мечтой
Шрифт:
С маленькой пластмассовой деталькой, неожиданно испортившейся и остановившей жизненно важный агрегат («Мутант-59» К. Педлера и Д. Дэвиса), договориться было невозможно. Как и с бессловесным космическим контейнером, тупо принесшим из космоса на Землю ужасную заразу («Штамм “Андромеда”» М. Крайтона). Как и с примитивным тросом пассажирского лифта в гостинице, вздумавшим вдруг оборваться («Отель» А. Хейли). Что же касается войны с вещами, то запоздалый ответный удар был бы делом на редкость бессмысленным: катастрофа все равно уже произошла, да и вещь, кстати, и так испорчена. Ведение же превентивной – не дожидаясь подлого первого удара со стороны вещи! – войны было бы шагом, однозначно чреватым психушкой (и, кстати, герой рассказа Р. Брэдбери «Убийца», начавший немотивированную атаку, на свои часы, телефон, радиоприемник и телевизор, как раз психушкой закономерно и кончил). Внезапное предательство вещи ужасно в силу своей иррациональности. Добрые услужливые предметы, которым человек вверял жизнь, здоровье и безопасность, в один несчастный
Томас Диш дерзко пошел наперекор конъюнктуре.
Повесть «Славный маленький тостер», несмотря на происки алармистов все-таки опубликованная на русском языке, являет собой «Федорино горе» наоборот. Здесь бытовые электроприборы наделены ангельскими характерами, и они не убегают от хозяина, а, напротив, всеми штепселями и электровыключателями стремятся в лоно его семьи. Пылесос, настольная лампа, одеяло с электроподогревом, радиоприемник и главный герой произведения тостер отправляются в рискованное путешествие по родному краю – с тем чтобы вернуться к человеку, который их не то забыл, не то потерял. Благодаря трогательности характеров маленьких электропутешественников нежная гармония человека с вещью, описываемая автором, выглядит не иначе как возвращением к потерянному раю. Диш не скрывает, что пишет сказку, – и на фоне всеобщей болезненной тяги к полтергейсту эта сказка выглядит свежо и мило. Финальное братание пятерых путешественников с новой хозяйкой являет собой не только положенный хеппи-энд, но и первый шаг к утопии принципиально нового типа: технологической, однако без следа былых пугающих противоречий. Ради этого вполне можно простить переизбыток американского сахара в финале и чрезмерные поцелуи в диафрагму (или что там есть у электроприборов).
Отдадим должное переводчику Александру Корженевскому. Английское название произведения (The Brave Little Toaster) в принципе допускало и другой перевод эпитета – что вызвало бы, возможно, иронические аллюзии с названием антиутопии Хаксли. Выбор переводчика оправдан: спасение заблудшего человечества от фобий – дело серьезное, и ирония здесь неуместна.
1995
Компьютер, нажми на тормоза
Айра Левин. День совершенства. М.: Вагриус («Домино»)
Если вы думаете, что у Розмари был только один ребенок, вы заблуждаетесь. Мой тезка кинорежиссер Поланский в свое время немного поскромничал: детей у бедняжки было трое. Двое умных, а третий, сами понимаете, очень умный. По всей вероятности, именно этот третий и изобрел универсальный суперкомпьютер (Уни-Комп), благодаря которому унифицированное человечество быстренько выстроилось в колонну по два и строевым шагом с песнями потопало прямой дорогой в светлое будущее.
Такова завязка романа «День совершенства». Закономерен и финал: от бомбы, метко брошенной рукой доблестного инсургента, треклятый Уни-Комп разлетается на мелкие кусочки. Что дает возможность освобожденному от гнета человечеству двигаться нестройной (и оттого живописной) толпой опять-таки в будущее, ставшее в результате взрыва еще более светлым. Между завязкой и финалом пролегает четыреста страниц сюжетной канвы, хорошо знакомой по роману «Мать» и популярной серии «Пламенные революционеры». То есть имеют место детство, отрочество, юность, годы учения будущего бомбиста Чипа, который за каких-то три десятилетия эволюционирует от бессмысленного слюнявого мальчонки к предводителю повстанцев.
Произведение мистера Левина трудно упрекнуть в излишней оригинальности. Люди-номера, радостно доносящие обо всем специальным наставникам; массовый надзор за гражданами с помощью сканеров и индивидуальных
Впрочем, беда романа даже не в явной вторичности. И не в американском хеппи-энде, призванном подсластить классическую схему. Дело в том, что слово «новый» на обложке романа может принять за чистую монету лишь самый доверчивый читатель. Менее доверчивый сообразит, что произведение издавалось на русском языке еще четыре года назад, а на родном английском – все двадцать пять. О времени написания романа легко догадаться, не глядя на древний копирайт: текст говорит сам за себя. Упомянутое автором имя Маркузе – ключевое для вполне определенного периода, причем оно далеко не единственное и не основное свидетельство истинного возраста текста.
Просто-напросто главные проблемы романа Айры Левина, злободневные два с лишним десятилетия назад, незаметно отошли в прошлое и ныне выглядят не более чем анахронизмом.
Первоначально образ Машины, кующей гибель день и ночь, производил на читателя известное впечатление (вспомним хотя бы роман «Машина останавливается» Эдварда Моргана Форстера). Немыслимые переплетения проводов, ламп, реле и прочих хитрых штучек из арсенала Сумасшедших Ученых буквально гипнотизировали читателя, излучая опасные флюиды. Пока электронно-вычислительная техника делала первые шаги, была громоздкой, ненадежной и почти не применялась рядовым человеком в быту, она являлась объектом массовых фобий, удобной мишенью для всеобщих подозрений. Апокалиптические прогнозы фантастов и нефантастов становились родом нормальной защитной реакции социума, боящегося любых капитальных сдвигов в своем modus vivendi. Антикомпьютерный роман Айры Левина написан уже на закате очередной «эпохи спокойствия», и век его был исторически короток. Компьютерная цивилизация потихоньку приблизилась вплотную, внедрилась в быт – и при ближайшем рассмотрении перестала выглядеть зловеще. Страх оказаться заурядным винтиком, превратиться из царя природы в придаток ЭВМ постепенно прошел. Поблек образ электронного Молоха, требующего нескончаемых жертв. Революционер-алармист, призывающий свергнуть машинного диктатора, перестал быть фигурой героической. В этой связи финальная диверсия, уничтожившая Уни-Комп, из символического акта освобождения человечества от компьютерных оков превращается в заурядный теракт, в результате которого падают на землю потерявшие управление пассажирские самолеты, а в квартирах отключается электричество. Хеппи-энд, осуществленный писателем четверть века назад, уже не кажется таковым: симбиоз с машиной выглядит предпочтительнее анархии; к тому же зависимость от компьютера одновременно дает человеку дополнительные степени свободы. Член социума, абсорбируясь в общую коммуникативную систему, в необходимых пределах не утрачивает индивидуальности, оставаясь самим собой.
Таким образом, стала очевидной ложность альтернативы «унификация или анархия?»; четырехсотстраничный памятник былым заблуждениям Айры Левина и его коллег-фантастов оказался обращен не в будущее (когда разворачивается действие), а в прошлое.
Самое смешное, что главный борец с электронно-вычислительным засильем вместо скучного имени Ли избрал себе по воле автора имя Чип. Очевидно, когда мистер Левин писал свой роман, он еще не был в курсе, что «чип» – всего лишь деталь компьютера.
1995
В стальную грудь сильней стучи
Филипп Дик. Молот Вулкана. Киев: Альтерпресс («Зал славы зарубежной фантастики»)
Если произведения позднего Филиппа Дика даже с виду могут показаться необычайно сложными и запутанными, то ранний Дик, напротив, обманчиво прост. Сюжет заглавной повести, к примеру, легче легкого свести к банальной истории о том, как погиб большой, но гордый суперкомпьютер. Электронный мозг «Вулкан-3» не нашел ничего лучшего, как самонадеянно занестись в гибельные выси и оттуда пасти заблудшее человечество. Модель номер третья умело чередовала методы убеждения (путем директив) и принуждения (путем конструирования из подручных материалов электронных летающих соглядатаев с бомбочками). Однако в конце концов этого умника номер три настигло справедливое возмездие. Прозревшее человечество подняло народное восстание и в финале забило палками полупроводникового узурпатора. После экзекуции оставшиеся обломки едва ли были способны произвести четыре арифметических действия. Победившее человечество могло торжествовать.
При таком беглом пересказе фабулы складывается впечатление, будто опытный мастер Дик решил в сотый раз раскрутить навязшую в зубах историю возможного бунта машин и его последствий. Лишь при внимательном чтении догадываешься, что дело принципиально не в этом. Подобная тема, талантливо начатая в свое время Карелом Чапеком и ныне до костей обглоданная Голливудом, уже к началу 60-х не представляла для будущего автора психоделических фантазий решительно никакого интереса.
Дик счел необходимым исследовать нечто другое – феномен Начальства, один из краеугольных камней современной культуры.