Поединок со Змеем
Шрифт:
— Повелеть надо Людям, чтобы приводили да оставляли в твоих святилищах девок, — рассудил Чернобог. — Будет кому сопли твоим сынкам утирать!
И повели Люди одну за другой плачущих девок в дань лютому Змею… Иначе грозился немилостивый разметать очаги, выкорчевать леса. Сказывают, иные девки тотчас умирали от ужаса, едва попав ему в когти. Иных он, ярый, сам до дому не доволок. Но и тех, которых донес, собрался целый полон. Хватило мамок-нянек малым Змеенышам, хватило чернавок Волосыне в прислужницы. Было, было отчего потом жаловаться Людям —
— Ой, головушка моя многобедная!.. — упала Кию в ноги сокрушенная мать. — С дитятком единственным попрощаться велят…
— Погоди, не реви, — отмолвил молодой кузнец. — Попробую твоему горю помочь. А не сумею, тогда будешь дочку оплакивать. Да и меня заодно.
Кий не искал одолеть хищного Змея силой: какое там, если уж двое старших Сварожичей за Железными Горами пропали. Нет, если и оставалась надежда, так разве что на смекалку. Было дело, однажды она его выручила. Поможет ли вдругорядь?
На всякий случай кузнец отправился в дом невесты и поклонился ее отцу с матерью низким земным поклоном:
— Иду сироту от Змея оборонять… не поминайте лихом, если вдруг что. А жив возвращусь — поведу вашу доченьку кругом печного Огня… коли отдадите.
Вон как оно вышло! С младенческих лет называли их женихом и невестой, еще с Киевым батюшкой уговаривались сродниться, — а в самом деле помолвить детей пришлось только теперь, на краю жестокой погибели, под накрепко замкнувшимся Небом…
Сказывают, красавица-дочка расцеловала пропахшего копотью кузнеца,
потом вынесла печальную, белую с красным фату — подарок к будущей свадьбе от самой Богини Весны, — и низко склонилась перед отцом:
— Покрой, батюшка! Я ведь за другого своей волей не выйду…
И закрыли невесту. Если не Кию — никому больше не зреть ее девичьей красоты. Еле ушел оттуда кузнец… Но все же ушел и отправился на лыжах прямо в низину, к Волосову святилищу. Таких святилищ теперь много было повсюду. Давно уже не стало любимых прежних Богов, но ведь жертвовать и молиться можно и без любви, — достанет боязни. Быстро бежал Кий, а сам думал дорогой, как бы чудище вернее отвадить.
Разнаряженная, точно на выданье, девчонка уже опухла от слез — глаз не видно. Первым долгом Кий отогнал от нее мать:
— Да погоди ж ты реветь! Уморишь дочку до времени! Иди-ка лучше домой да затевай пироги, вернемся голодные, есть станем просить!
Хотя вполне могли те пироги пригодиться и для поминок. Ушла бедная женщина, так и не сведавшая, что из ее волоска зародился когда-то Змей-погубитель. А кузнец заставил девушку вытереть слезы, умыть лицо снегом. Дал в руки ножик и чурочку, велел строгать
— Как налетит Змей, держись погрознее. Гляди на него, как будто примериваешься. И поддакивай знай, о чем ни спрошу!
…Вот испуганно схоронился серебряный Месяц, не желая зреть непотребства, и издалека послышался тяжелый свист перепончатых крыл: это Скотий Бог летел за добычей. Снова затрясло несчастную девку, ножик вывалился из руки. Но кузнец успел ей шепнуть:
— Сказано, грознее гляди!
Змей опустился наземь, взвихрив снежную тучу. Завертел головой, высматривая красавицу. Кий окликнул его:
— По здорову ли, Горыныч? Ну как, выучился выжимать из камня водицу?
Горыныч — так называли Волоса по Железным Горам и еще оттого, что падал он из-за туч, похожих на горы.
— И ты гой еси, кузнец, — отмолвил он удивленно. — Нет, не выучился еще…
— Ну, это беда поправимая, — сказал ему Кий и кивнул на сидевшую девушку: — Я тут сестру к тебе снарядил, она посильней меня будет. Она тебе живо всю премудрость покажет. И тебе, и жене твоей Волосыне, и малым Змеенышам…
Сирота наконец осилила страх, подняла голову и посмотрела на Змея — как на проказливого кота, подобравшегося к сметане. Опешило чудище: никогда прежде на него так не смотрели! Только и нашелся Волос спросить:
— А что это она там такое строгает?
Кий ответил:
— Примеривается, хочет вас всех свежевать, да боится шкуры испортить…
Не в шутку перепуганный Змей начал пятиться, заморгал… А смышленая девушка оглядела кольчужную чешую, оглядела когтистые лапы — и поддакнула, как сговорились:
— Пожалуй что на подметки сгодится…
Тут уж у Змея от страха в животе заурчало. Ударил могучими крыльями, взвился и дал деру, как будто гнались за ним. Такой поднял ветер, что Кия и девушку сбило с ног, замело снегом, едва откопались. Хорошо, Скотий Бог того не видал.
— Эх, жаль, больно быстро удрал, — сокрушался кузнец, пока шли назад.
— Не выспросил я у него, что они над Сварожичами учинили, живы ли славные!
Злая Морана долго Волоса укоряла:
— Девки побоялся, негодный! Ты вспомни-ка, с кем силами мерился! А ледяной зуб на что? Или со страху все позабыл?
— Да-а! — обижался Змей. — Одного я в спину ударил, с другим и втроем едва совладали, до сих пор хребтина болит! Ты от кузнеца сама бегала, а сестра-то еще посильнее его, он сам мне сказал…
Говорят, с той поры он летал за данью все неохотнее, потом совсем перестал. Очень боялся опять наскочить на столь же грозную девку, — не одна она на свете такая! Не соберешь ведь ни косточек, ни чешуи!
Зато меж Людьми завелись дерзкие и смешливые, начали ходить от деревни к деревне, распевать задорные песни про смелого кузнеца и глупого Змея, на все лады издеваться над Кромешным Миром, над мраком и Смертью. Скоморохи — вот как прозывали этих Людей, и у Чернобога с Мораной не стало худших врагов, разве что кузнецы, подобные Кию.