Поединок со Змеем

Семенова Мария

Змей со Змеихой проливали горькие слезы: осталась у них одна младшая дочка, и та невесть куда убежала. Что ж, сами виновны.

— Как поступишь с ними, отец? — спросил Перунич, обнимая Светлену.

— Пусть живут в Исподней Стране, — ответил Перун. — Пусть владеют богатствами подземелий, мне они ни к чему. Пусть таскают золото тем, кто жертвует яйца и молоко. Пусть помогают растить хлеб и холить скотину. Но если я еще раз увижу их в небесах…

— Клянемся!… Клянемся!… — в два голоса закричали чудовища.

Говорят, впрочем, Змеиха все-таки не сдержала данного слова, и Бог Грозы поразил ее уже без пощады. Вот, стало быть, откуда появилось на Небе созвездие Волосыни.

Змей же Волос до сего дня живет в глубоких пещерах, и ему по-прежнему молятся о богатстве, о приплоде скота и об урожае. Недаром выросший хлеб называют Волосовой бородой и последний клок всегда оставляют, чтобы на другой год лучше росла. Однако поскольку борода эта рыжая, столь же часто ее прозывают Перуновой, и справедливо. Еще сказывают, Волос теперь все больше ходит на двух ногах и в одежде, как человек. И лишь изредка снова примеривает змеиные крылья, отваживается выглянуть из надоевших пещер. Тогда удары страшного грома сотрясают небесные своды, пока секира Перуна не загонит Змея обратно, а с ним и разную нечисть, выбравшуюся за добычей. Вот почему так чист воздух и так легко дышится после грозы.

Но все это было потом.

Рассвет

Молния за молнией обрушивалась на Железные Горы, и горы глухо стонали, раскатываясь ржавыми глыбами. Чернобог и злая Морана кинулись в тайный лаз, думая достичь Кромешной Страны и там отсидеться. Но пока они отталкивали друг дружку, спасая каждый себя, секира Перуна намертво заклепала крысиный лаз сперва впереди них, а после и сзади.

— Выпусти нас! — раздавалось из глубины. — Выпусти! Пожалей!

— А вы мою жену и брата жалели? — ответил Перун. — А сына маленького? Будете сидеть, где сидите. Не ходить больше вам по Земле, не поганить ее своими следами.

И вот рухнули последние скалы, растворились не знавшие света пещеры, выбежали из тех пещер несчастные полонянки — совсем молодые и те, что успели состариться за тридцать лет и три года в неволе. Но неподвижно, покрытые нетающим инеем, стояли белые кони, впряженные в солнечную колесницу. Бездельно лежал потускневший, покрытый пятнами золотой щит. И ни молния, ни огненный палец не смогли пробудить Даждьбога и Богиню Весны, вмурованных в лед.

Тогда из глубокого подземелья, где были заперты Морана и Чернобог, послышался злорадный смешок.

— Только мы — повелители Смерти! Только мы можем пробудить тех, кого погрузили в сон. Выпусти нас, Перун. Отдашь половину Земли — так и быть, получишь жену и брата назад.

Перун ничего им не ответил. Он глядел сквозь лед на замученную жену, и рядом стоял сын, которому она все же сумела шепнуть на ухо имя отца.

Зоря и Светозор преклонили колена перед могилой Даждьбога…

— Я бы запрягала ему коней, если бы он поднялся, — молвила Зоря и заплакала. — Такие не должны умирать!

— А я распрягал бы, — хмурясь, откликнулся Светозор. Ему, мужчине, не честь была плакать, хотя и трудно было сдержаться. А вот девичьи слезы закапали невозбранно и часто, горячие, горькие… и вот диво: не выдержал колдовской лед, пошел трещинами, раскололся. А золотой щит, который Кий поднял с камней в надежде поправить, начал в его руках наливаться медленным жаром, разгораться ярче и ярче.

Между тем Бог Грозы склонился к неподвижной жене и поцеловал ее, то ли здороваясь, то ли прощаясь навек. И новое диво! С громовым треском распалась, рассыпалась ледяная гробница. Какие угодно удары могла она выдержать, какие угодно заклятия. Но от любви ее не сумели заколдовать ни Морана, ни Чернобог. Потому что они сами никогда не знали любви.

Дрогнули ресницы Богини

Весны, вздохнула нежная грудь, тихо шелохнулись уста:

— Где мой сын?.. Где мой маленький сын?..

Перун поднял ее на руки.

— Мы оба здесь, любимая, желанная моя Лелюшка! Только сынок уж вырос давно…

Бог Солнца тем часом раскрыл синие очи, узрел вместо Мораны и Змея плачущую Киевну и ее брата, и сведенное гневом чело немедля разгладилось:

— Кто ты, девица? Кто обидел тебя? А ты, добрый молодец, откуда здесь появился?

— Первый раз вижу, чтобы Солнце чего-то не знало, — усмехнулся Перун.

— Да уж не влюбился ли ты, брат?

Сказывают, Зоря и Даждьбог одновременно покраснели.

Кузнец Кий выправил на щите заклепки, расшатанные прокудливым Змеем, и отдал Сварожичу сияющую золотую святыню:

— Володей, господине… Поди в Небо, Даждьбоже, освети и согрей! Стосковалась Земля, все живые твари заждались…

Белоснежные скакуны высекали искры копытами, грызли удила, просились в полет.

Вот так снова взошло над Матерью Землей прекрасное Солнце, поплыло в счастливом, заплаканном от радости Небе, зажгло в еще грохочущих тучах сразу три семицветные дуги, три ликующие радуги. Вновь увидели его старцы, помнившие прежние времена; увидели даже те, кто давным-давно утверждал, что ослеп. Увидели молодые, родившиеся во мраке. И кое-кто — Волосово колено — недовольно сощурился, начал прикрывать руками глаза. А следом за Солнцем, непобедимая и босоногая, ступала Леля-Весна. Превращала последние залежи снега в лепечущие ручейки, освобождала лесные озера и могучие широкие реки, окутывала зеленым туманом проснувшиеся леса. Всплывали из омутов Водяные с Русалками, выбегали на поляны шальные от радости Лешие с женами-лисунками и малыми лешачатами. Отколь ни возьмись, налетели крылатые девы, подруженьки-Вилы, помчались в синем просторе, благословляя поля. Видели Люди, как повеселевший Ярила торжественно вынес сверкающие ключи и отомкнул небесную высь, отпуская из ирия гусей, жаворонков,

лебедей — всех и не перечтешь. Звонче серебряных труб раздавались над миром их клики, прославляя вовеки бессмертную, неистребимую Жизнь.

Говорят, Киевичи столь полюбились Даждьбогу, что он уговорил их остаться и вместе странствовать в небесах, распрягать-запрягать, как сулились, белых коней. Зоря, чьи слезы подняли его из могилы, стала ему любимой подругой, верной женой. Это ее алая свадебная фата, ее ласковая улыбка так красит небосклон поутру, когда Солнце отправляется в путь. А вечером, на берегу западного Океана, их ждет в гости братец Светозор — румяный закат. И, должно быть, не врут, будто летом, в пору коротких ночей, брат с сестрою не разлучаются вовсе, или разлучаются ненадолго.

Говорят также, все втроем они растопили снега Кромешного Мира, и души не самых лучших Людей, не удостоенные ирия, избавились от мучителя-мороза. В память об этом живые что ни год жгут огромные костры из соломы, обогревая умерших, а те посещают внуков и правнуков, рассказывая судьбу. Впрочем, немного мороза в Исподней Стране все же осталось — у запертых Железных Гор, и там мерзнут злодеи.

Перунич, чье Посвящение скрепил удар отцовской секиры, отпросился бродить по Земле вдвоем со Светленой. Бог Грозы подарил ему власть над всякой дышащей тварью, птицей и зверем, хищным волком и боязливой косулей. И до сих пор в безбрежных лесах встречают могучего тура — золотые рога, а на спине у него сидит юная женщина. Или сам Перунич незримо седлает свирепого серого волка и объезжает на нем дозором людские стада. И если при этом у волка сомкнута пасть, значит, до осени можно за бурушек не бояться.