Поединок соперниц (Исповедь соперницы)
Шрифт:
В конце августа Норидж покинули последние гости, и к этому времени стало ясно, что, вопреки нашим прогнозам, Бэртрада не в тягости. Она собиралась отправиться вместе с супругом в поездку по графству, дабы явить себя подданным во всем блеске и великолепии. Отъезд торопил и Эдгар — —его ждали дела, к тому же двор правителя провинции не должен подолгу оставаться в одном месте, никакая, даже самая изобильная и богатая округа, не в состоянии прокормить такое множество знати и приближенных.
В связи с последним обстоятельством и произошла их первая размолвка.
В положенное время Эдгар выплатил всем нам содержание, однако поставил перед супругой вопрос о чрезмерной
Когда граф вышел и я увидел лицо Бэртрады, понял, что поле боя осталось за миледи.
— Вот где он у меня!
И она торжествующе подняла сжатый кулачек.
Покинув Норидж, графская чета перво-наперво отправилась в Уолсингем — небольшой городок, бывший местом паломничества в Восточной Англии.
Бесспорно переезды двора всегда дело хлопотное: плохие дороги, зависимость от погоды, всякое жулье, норовящее прибиться к обозу, да еще постоялые дворы, где можно сорвать желудок и подхватить блох. Сама Бэртрада, правда, не испытывала подобных неудобств. Она взяла с собой всех своих дам, камеристок, пажей, личного повара, портниху, свою арабку-банщицу, своих собачек. И это не считая целой вереницы повозок со складной мебелью, собственной ванной, большим металлическим зеркалом и прочими вещами без которых, как она уверяла, не может обойтись. Эдгар ей не перечил, однако даже Бэртрада вскоре вынуждена была признать, что передвижение с таким количеством свиты несет определенные неудобства. Ибо путешествие, казавшееся поначалу столь чудесным, скоро превратилось в кошмар. Как назло испортилась погода, изо дня в день моросил мелкий дождь, и весь этот поезд то и дело застревал в грязи, лошади теряли подковы, телеги проваливались в колдобины, дамы плакали, пажи простуживались. Мне с помощниками приходилось не столько охранять ее милость, столько то и дело делать остановки, улаживать кучу вопросов, принимать множество решений. Ну и клял же я в такие минуты драгоценную Бэрт!
В итоге получилось, что в Уолсингем, куда можно доехать за день, мы прибыли лишь к вечеру третьего, прибыли усталые, раздраженные. Только Эдгар держался с удивительным хладнокровием, ни словом не попрекнув жену. Но до нее наконец дошло, что была не права. Поэтому на другой день часть ее свиты была отправлена обратно в Норидж. С этого и началось. С каждым переездом супругов, из города в город, из монастыря в монастырь, поезд графини таял как снег. Я уже тогда почувствовал неладное, но пока не мог разобраться во всем.
Посетив после Уолсингема города побережья — Кромер, Шеринггем, Хунстантон — мы свернули вглубь графства, двинулись в Тэтфорд. Здесь мы задержались надолго. Уже настал октябрь с его буйством красок, погода установилась, и мы охотились с утра до ночи. Эдгар почти не принимал участия в ловах, занятый делами, часто вынужденный отлучаться. Бэртраду это устраивало, она вновь повеселела, беспечно проводила время в кругу своих рыцарей.
В Тэтфорд почтить графиню прибыл известный аббат Ансельм из Бэри-Сэнт-Эдмунса. Как я вскоре понял, Эдгара сей прелат несколько побаивался, зато перед Бэртрадой прямо-таки стелился, чем добился ее расположения. Она даже пообещала
Когда в положенный срок было выплачено очередное жалование, я отправился к местному портному. Решив, что до той поры, пока мои шилинги не перекочевали в кошелек какого-нибудь кабатчика, следует заказать роскошную котту [50] из лучшей цветной шерсти, какую смог приобрести в Тетфорде. И вот, возвращаясь от портного, я неожиданно увидел въезжавшую во двор епископского дворца малютку Клару Данвиль. У меня было приподнятое настроение, я весело окликнул ее, стал подшучивать над ее видом — вся забрызгана грязью, волосы сколоты как попало, на коне почти висит от усталости.
50
Котта — вид верхней одежды; длинная туника, расшитая геральдическими фигурами.
Но тут Клара кинулась ко мне, расплакалась. Я не сразу уразумел в чем дело. А потом просто дара речи лишился. Коварство Эдгара Армстронга стало очевидным. Этот пес все предусмотрел. Заставил жену убедиться, что она прекрасно обойдется без огромной свиты, услал всех… а потом попросту рассчитал. И уже большая часть ее людей выслана из графства, многие даже уплыли на континент. Конечно рано или поздно Эдгар и должен был сделать что-то подобное. Но так обвести всех вокруг пальца, обвести саму Бэртраду!.. Право мне не было дела до всех ее личных поваров и свиты пажей, но в происходящем я углядел угрозу для себя. Я ведь тоже был человеком Бэртрады, а не графа.
Я взглянул на Клару. Та шмыгала носом, рассказывая:
— Пока отставка касалась других, я не вмешивалась. Меня-то долго не трогали, исправно платили жалование. Я надеялась, что войду в число дам, каких отберут для переезда в Гронвуд. А тут этот Пенда сообщил графу, что я не более чем шлюха, и тот немедленно рассчитал меня. Что же мне теперь делать, Гуго? Я ведь при миледи с тринадцати лет, я привыкла, что мои платья и стол обеспечены. И если меня ушлют… Да отец прибьет меня, если вернусь.
Теперь я понял, зачем то и дело отлучался Эдгар, пока Бэртрада развлекалась охотой на ланей близ Тетфорда.
— Идем, — проговорил я, увлекая Клару во внутренние покои.
Ах, какая прелестная картина предстала перед нами там! В большом камине пылают дрова, поблескивают позолотой кубки на столе. Высокие белые свечи освещают эту полукруглую комнату в башне и сидящих за столом графа с супругой, епископа Тетфордского Радульфа, тучного аббата Ансельма. Оба высокопочитаемых священника наперебой рассказывают графине о чудесах Святого Эдмунда, она улыбалась, Эдгар играл с изящной пятнистой борзой. Когда вошли мы с Кларой, все глянули на нас с недоумением. Особенно на Клару, растрепанную, грязную, в мокром плаще. Она, похоже, смутилась, стала прятаться за меня, но я резко вытолкнул ее вперед.
— Простите, что побеспокоил. Но у меня дело спешное. Рассказывай, Клара.
Сам я не вмешивался более, отошел в сторону. Видел, что Эдгар уже все понял, но по-прежнему невозмутимо возился с собакой. Епископ Радульф взволнованно притих, зато Ансельм просто воспрял. Бэртрада же сначала слова не могла вымолвить, даже лицо пошло пятнами. Наконец кинулась к Кларе, влепила той пощечину.
— Дура! Дрянь! И ты являешься только сейчас? Да тебе давно следовало оповестить меня обо всем едва он… он…