Поединок в «Приюте отшельника»
Шрифт:
Она пересекает вестибюль и входит в тон-ателье.
— Я здесь! — кричит из спальни Глория.
Жюли останавливается на пороге. Ох уж эта комната… Не комната — часовня. Недостает только свечей вокруг кровати! Рядом с утопающим в кружевах изголовьем в некоем подобии плетеной колыбели покоится «Страдивари».
— Я ее переставила, — говорит Глория, перехватив взгляд сестры. — Хочу защитить от любопытствующих. Здесь самое безопасное место.
Она касается колыбели, дотрагивается до струны, и та отзывается тихим низким голосом.
— Наверное, твой «младенчик»
— Какой же дурой ты иногда себя выставляешь! — восклицает Глория. — Садись. Нет, подожди. Наклонись-ка. Так и знала — ты курила!
— И что с того?
— Ладно-ладно, поступай как знаешь. Об одном тебя прошу — не приноси сюда вульгарные запахи бистро… Ты уже прочла бюллетень?.. Не удосужилась. А между тем кое-что должно было бы тебя заинтересовать. Нам предлагают кандидатуру некоего Хольца, кажется, весьма достойный господин, вдовец, богатый, нестарый. Однако… Есть одно «но». Он собирается привезти с собой рояль. А мы ведь знаем, как ты относишься к этому инструменту, и ни в коем случае не хотим огорчать тебя. Итак, да или нет?
Жюли не решается сказать, что музыкальная «аллергия», как и все прочее, осталась в прошлой жизни.
— Надеюсь, он не собирается играть все дни напролет… — произносит она усталым тоном.
— Конечно, нет. Этот человек — любитель, но ты сможешь сама с ним поговорить — он приедет на выходные. Мне больно видеть твою неприкаянность, думаю, тебе не стоило изгонять музыку из своей жизни. Можно купить хорошую стереосистему…
— Прекрати…
Глория крутит кольца на пальцах, играет с браслетами. Годы пощадили ее красоту, о таких старушках говорят: «Ничто их не берет, разве что смерть!»
— Мсье Риво хотел бы получить ответ как можно скорее, — продолжает Глория. — Так мы сможем избежать докучливых посетителей. В «Приюте» сейчас продаются сразу две виллы, что не идет на пользу нашей репутации. Люди могут решить: «Там что-то не так!»
— Ладно, — прерывает разглагольствования сестры Жюли. — Я согласна. Предупреди Риво. Если совсем устану от дилетантского бренчания, заткну уши — на это у меня пальцев хватит. Мы закончили? Я могу быть свободна?
— Ты становишься злой… — Глория качает головой. — Плохо себя чувствуешь?
— Какая разница? — вздыхает Жюли. — Когда умирают такие старые перечницы, как мы с тобой, никто не говорит: «Они долго болели…» Эпитафия звучит короче: «Они угасли…»
— Говори о себе! — гневно вскрикивает Глория. — Я «угасну», когда сама того пожелаю. Убирайся!
В ее голосе звенят слезы.
— Не переигрывай, — сухо бросает Жюли. — Доброго тебе вечера.
Проходя мимо колыбели, она взмахивает рукой в перчатке и произносит нараспев: «Ути-пути-путенъки…»
В спину ей звучит возмущенно-обиженный возглас Глории:
— Я с тобой больше не разговариваю!
Глава 3
Несколько дней спустя появился мсье Хольц собственной персоной, крупный мужчина с серыми глазами навыкате и обвисшими щеками-брылями (так выглядят изнуренные болезнью
— Прошу вас, садитесь, — сказала она, кивком указывая на кресло.
— Мадам Бернстайн все мне рассказала. Вы можете быть совершенно уверены, что…
— И для вас не секрет, что я была известной пианисткой… — перебила посетителя Жюли.
— Знаменитой, — поправил Хольц.
— Можно и так сказать. Теперь я калека и, когда слышу фортепьянную музыку…
— Понимаю, — кивнул он, сжав руки. — Я сам прошел через нечто подобное. Мое имя ничего вам не говорит? Юбер Хольц.
— Нет, простите.
— Два года назад меня похитили прямо от заводской проходной и три месяца держали в заложниках. Преступники грозились отрезать мне по фаланге пальца каждый день, если семья не заплатит выкуп… Газеты много об этом писали.
— Я не читаю газет, но очень вам сочувствую. Могу себе представить, какой ужас вы пережили. Но кто же вас спас?
— Полиция, по наводке информатора. Я до сих пор содрогаюсь от ужаса, вспоминая то, что пришлось тогда пережить, и позволил себе заговорить о похищении по одной-единственной причине: мы оба — и вы, и я — уцелевшие. Вы скажете, что я выбрался из катастрофы без потрав, но это не так. Я утратил желание жить — как больной, потерявший вкусовые ощущения.
— Вот как…
Они улыбнулись друг другу — застенчиво и понимающе, как старинные друзья, сожалеющие, что так давно не виделись.
— «Приют отшельника» — то самое место, где я мечтал прожить остаток дней: никаких телохранителей, никаких охранных систем и замков, никакой слежки и писем с угрозами. Знали бы вы, мой дорогой друг, какое это счастье — быть обычным, рядовым, незаметным гражданином!
Жюли растрогали его искренность и проникновенный тон, которым он произнес «мой дорогой друг», и она сказала:
— Вам будет хорошо здесь. Лично я не стану возражать против вашей игры на рояле. Упражняйтесь на здоровье.
— Не уверен, что осмелюсь, зная, кто моя соседка.
— Перестаньте! Я теперь никто. Моя сестра в курсе вашего…
Жюли замолчала, подбирая верное определение. Приключения? Испытания?
— Нет! — отрубил он. — Никто, кроме вас, ничего не знает, потому что… потому что вы — другое дело.
— Благодарю… Давно вы играете?
— «Играю» — слишком громко сказано, скорее уж бренчу! Моя жена была великолепной музыкантшей. В молодые годы я серьезно занимался, но потом дела стали отнимать много времени, и музыка отошла на второй план. Я очень хочу вернуться к увлечению былых времен, тем более что мне повезло быть обладателем замечательного инструмента. Вы сможете сами убедиться, если согласитесь меня навестить. Моя вилла стоит в конце аллеи Мане. Для одного человека она, пожалуй, великовата, но очень мне нравится.