Поединок. Выпуск 13
Шрифт:
— Сколько же у вас было?
— Восемь тысяч пятьсот с небольшим, — ответил Невзоров, — все, что заработали, приберегли к отпуску.
— Квартира была пустая в это время?
— Нет, дома мать. Она только за молоком выходила минут на пятнадцать.
— Что-нибудь еще пропало?
— Ничего.
— Это точно?
— Да. Мы весь вечер искали деньги, думали, может, сами куда переложили да забыли. Но не нашли. Все остальные вещи на месте, ничего не тронуто.
— А дверь как? Замок?
— Нормально.
— Что сами думаете по этому поводу?
— Ничего не думаю, просто понять не могу. Мистика какая-то, — сказал Глеб Николаевич
— Ладно, — сказал он, — вы посидите пока, я сейчас вернусь.
Лукоянов вышел в коридор и без особой надежды дернул ручку двери кабинета начальника отделения уголовного розыска капитана Кротова. Кротов собирался сегодня навестить одного из своих подопечных, которого не без некоторых оснований подозревал в краже всех четырех колес со стоявшего в соседнем дворе «жигуленка». И по идее его на месте быть не должно. Но дверь отворилась, и Лукоянов увидел начальника отделения, стоявшего у открытого окна и крошившего кусок булки воробьям.
— Разрешите, товарищ капитан?
— Разрешаю. Заходи, Митя. — Он докрошил булку, отряхнул руки и сел к столу: — Какие новости?
Лукоянов доложил коротко.
— Увлекательное дело, судя по всему, — сказал Кротов, выслушав. — Вот ты им и займись. По части мистики опыт у тебя большой накоплен, его и используй.
— Какой опыт?
— Не скромничайте, старший лейтенант. Это же именно вы, рискуя жизнью, взяли на чердаке кабалистическую личность, которая своим топотом и завываниями три ночи подряд пугала честных граждан. Правда, личность оказалася известным чердачником по кличке Сивый, утверждающим, что он не выл, а пел лирические песни. Но это так, к слову.
— При чем тут Сивый?
— Ни при чем, Митя, действительно, ни при чем. Просто так я, не обижайся. Делом займись. Восемь с лишним тысяч, не баран чихнул. Этот Невзоров за них там наморозился — будь здоров! За что же человеку такая обида? Поезжай к ним домой, посмотри повнимательнее, поговори с народом. Впрочем, это ты и сам все знаешь. Давай действуй.
Невзоровы жили в пятиэтажке, построенной в начале шестидесятых годов. За четверть века посаженные когда-то у дома деревья и кустарники превратились в настоящие заросли. Верхушки лип и тополей поднимались до крыши. Кусты сирени и акаций закрывали окна до третьего этажа. Несколько таких домов образовывали четырехугольник, внутри которого располагалась детская площадка, окруженная такими же джунглями. Ребятам тут было раздолье.
Поднялись на третий этаж, постояли у двери. Ничего подозрительного на ней Лукоянов не заметил. В квартире их встретили две женщины, одинаково испуганно смотревшие на вошедших. Жена Невзорова, Инна, была чуть похожа на мужа, такая же светловолосая, ладная, со свежим лицом. Она показала, где лежали деньги. Оказалось, просто в ящике письменного стола.
— Мы сняли с аккредитива, — объяснила Инна. — Надо же купить что-то, особенно мальчишкам. В Уренгое с детскими вещами трудно. Да и себе надо. Вот и держали дома.
— А где же дети? — спросил Лукоянов.
— Они у моей мамы, под Ворошиловградом. Еще в марте отправили. Старшему в школу осенью, хотели, чтобы подкормились зеленью. У мамы огородик небольшой, сад. Для ребят — радость, — она как-то неуверенно все это произносила, будто оправдывалась.
Сам Глеб Николаевич молча сидел на стуле. Молчала и мать его, невысокая сухощавая женщина. Она стояла в дверях и смотрела на все как-то безучастно, словно заранее догадываясь, что ни к чему хорошему вся эта суета не приведет. Только людям дополнительные хлопоты. Лукоянов даже почувствовал себя несколько уязвленным. В конце концов, искать жуликов — его профессия. И не так уж плохо он с ней справлялся до сих пор. Это еще посмотреть надо, как все получится, чего же заранее сомневаться. Он так подумал и попросил Невзоровых рассказать о своем житье-бытье в городе с самого первого дня.
— Говорить-то не о чем, — сказал Глеб Николаевич и закурил. Тут он был на своей территории и мог разрешения не спрашивать. — Ну, прилетели, взяли такси от аэропорта. Добрались, распаковались, поужинали. Пока поговорили, посидели, ночь уже. Утром я сходил в сберкассу, снял деньги с аккредитива, пошли мы с Инной по магазинам. В «Детском мире» были, игрушки купили, одежду ребятам. Игрушки у нас на Севере самый большой дефицит. Потом пообедали в кафе на Пушкинской и снова по лавкам двинули. Жена посуды накупила, кастрюль разных. Тоже в наших широтах вещь необходимая. Тащить неудобно, взяли машину. Уже около дома, на повороте с улицы, знакомых встретили. Пригласили их к себе...
— Что за знакомые?
— Слава Монахов и Тосик Вишин, из нашего двора ребята, мы в школе вместе учились. Тосик с девушкой был. Пришли, то да се, давно не виделись. Я попросил Тосика в магазин сбегать. Они с Мариной торт и шампанское принесли. Посидели, повспоминали, посмеялись. Разошлись часов в одиннадцать. В общем-то, хорошо было. Утром, как я говорил, опять в город отправились. А дальше вы уже все знаете. — Невзоров замолчал и посмотрел на Лукоянова. Старший лейтенант ничего не ответил и повернулся к матери Глеба Николаевича. Может, она что запомнила в то утро?
Но и она ничего полезного для Лукоянова не рассказала. Все как обычно. Помыла посуду, пошла за молоком, стала готовить обед. Тут примчался Глеб за деньгами.
Лукоянов подошел к окну. За ним упруго тянул вверх ветки пирамидальный тополь. Серебристые его листочки трепетали на ветру. На уровне окна ветки тополя были достаточно толстые, прочные. И все-таки далеко от стены дома стояло дерево, не допрыгнуть с него до подоконника. И следы бы наверняка остались после приземления. Их бы Невзоровы обязательно заметили. Нет следов, чисто все. Лукоянов вздохнул. И правда, мистика какая-то: двадцать минут в доме отсутствовали хозяева, и за это время бесследно пропали восемь с половиной тысяч рублей. Именно, что бесследно. Просто растаяли в майском душистом воздухе. Дмитрий посмотрел вниз. У подъезда на лавочке сидел пожилой человек в темном пиджаке, в кепке и внимательно за ним наблюдал.
— Кто это? — спросил Лукоянов. Мать Невзорова подошла к окну, выглянула.
— «Станционный смотритель», как всегда, отдыхает.
— Не понял.
— Сосед наш, с первого этажа. Першин Степан Гаврилович. Это он сам себя станционным смотрителем прозвал, как сторожем устроился на станцию юных техников. Присматриваю, говорит, за ней, вот и смотритель значит.
— И давно он это... присматривает?
— Не так, чтобы. Как на пенсию вышел, все в домино играл во дворе. Потом зима настала, холодно. Он и затосковал. Одинокий, сын с семьей на другом конце города живет, редко здесь бывает. Першин и пошел работать. Хорошо устроился, пенсия сохраняется. А спать ему все равно где, особенно как выпьет.