Поединок. Выпуск 7
Шрифт:
— Опасно, пожалуй, с раненым–то на свет выходить, — сказал он Сорокину.
Старший лейтенант молча кивнул.
— Если разрешите, я бы прошел вперед, разведал, — предложил Зубков.
— Иди. Не нравится мне это затишье, — признался Сорокин. — Только далеко не забирайся.
Зубков ушел и скоро пропал в кустах. А пограничники на всякий случай залегли, приготовившись к возможному нападению врага. Было уже совсем светло. Косые, неяркие лучи солнца нежно румянили верхушки деревьев. Прошедший день был жарким. За ночь земля и лес не успели остыть. Роса не выпала. Воздух был напоен сухим, терпким настоем трав. Прошло с полчаса томительного ожидания.
— Похоже, опоздали мы, товарищ старший лейтенант.
— Что значит? — не понял Сорокин.
— Ушла часть.
— Не может быть, — не поверил Сорокин.
— Так точно. Одни убитые остались. Наших много полегло, а немцев еще больше.
Сорокин встал и, жестом приказав бойцам следовать за собой, пошел в том направлении, в котором немного раньше уходил Зубков. Пограничники двинулись за ним. Сначала шли кустами. Потом вышли в поле и сразу увидели прямо во ржи четыре сгоревших немецких танка. Между ними, зияя черными дырами проломленных бортов, недвижно застыли бронетранспортеры. Ни танки, ни бронетранспортеры уже не чадили. Это говорило о том, что бег их был остановлен еще накануне, во вчерашнем бою, громовые отголоски которого пограничники слышали в болоте. Когда подошли к разбитой технике поближе, увидели первых убитых немцев. Их было много: в серых мундирах пехоты и черных куртках и комбинезонах танкистов. Сорокин, не останавливаясь, пошел дальше. За полем, на взгорке, начинались окопы полка. Отрыты они тоже были наспех, как и у пограничников, но проходили по очень выгодному рубежу. И все были исклеваны снарядами и бомбами. В нескольких местах виднелись полузасыпанные землей, исковерканные наши орудия и пулеметы. Рядом с ними лежали расчеты. Бой, судя по всему, был жарким и упорным. Потери с обеих сторон были очень велики. И было неясно: отошли в конце концов наши под натиском явно превосходящих сил врага или полегли здесь все до последнего…
— Если это провокация, то она просто чудовищна, — нарушил молчание рядовой Сапожников.
Сорокин, обернувшись, посмотрел на него. Сапожников был толковым, грамотным бойцом, неплохо знал немецкий язык. До службы на границе работал учителем, ездил с лекциями по колхозам Поволжья, выступал с докладами и беседами. Служба его уже подходила к концу. Но теперь все планы круто менялись.
— Думаю, товарищ Сапожников, что это не провокация, — ответил Сорокин. — Ведь если бы только полк отступил. А ведь за ним стоял второй эшелон дивизии. Но и его нет… И боя не слышно… Это война.
— Чу!.. — прервал вдруг разговор Зубков.
Все обернулись к нему.
— Верно, гудит вроде, — подтвердил Закурдаев.
— И я слышу, — обрадовался Борька.
— Разговоры! — оборвал их Зубков.
За лесом, там где проходила дорога, которую оседлал полк и удерживал от немцев своим центром, слышался какой–то неясный шум. Похоже было, что там кто–то ехал. Но кто? И куда?
— С раненым туда идти ни к чему, — сказал Зубков.
Капитан в это время очнулся и застонал. Над ним склонились Сорокин и Зубков. Капитан попросил пить и обвел бойцов мутным, ничего не видящим взглядом. Закурдаев мигом снял с пояса фляжку, отвинтил крышку, подставил горлышко к губам командира.
Капитан пил, а Зубков приговаривал:
— Потерпите еще чуток, товарищ капитан. Должны сейчас к своим выйти.
Колодяжный
— Крови много потерял наш командир, — сказал Сорокин и распорядился, обращаясь к старшине: — Идите. Мы останемся тут. Отойдем в лес и будем вас ждать. Разведайте все один.
И снова Зубков ушел на задание, а группа вернулась по полю в лес. Здесь и маскировка была надежней, и в случае вынужденного отхода легче было найти менее опасный путь.
На этот раз старшину ждали дольше. Он появился лишь через час. И все это время за лесом что–то гудело и шумело. Зубков прибежал, словно за ним гнались. Лицо его было встревоженным и Даже, как показалось Сорокину, растерянным.
— Немцы! — переводя дух, коротко выпалил он.
— Где? — схватился за автомат Сорокин.
— На дороге. Идут машины — конца нет. С пехотой и без пехоты. Что–то везут. На прицепах орудия. Идут танки. Броневики… Я смотрел минут двадцать, — уже более подробно доложил Зубков. — Теперь и я думаю, самая это настоящая война, товарищ старший лейтенант.
Сорокин опустил автомат:
— Вас не заметили?
— До меня ли им? Шпарят как настеганные.
— В таком случае, давайте отойдем поглубже в лес.
Пограничники поднялись и двинулись за старшим лейтенантом. Остановились метров через триста в густом орешнике. Когда бойцы сели, Сорокин сказал:
— Больше ни у кого не может быть сомнений. Началась война. Враг напал неожиданно, вторгся на нашу территорию и потеснил наши войска. Фактически государственная граница проходит теперь по линии фронта. Наша задача — снова занять на этой границе свое место. И мы сделаем это.
Сорокин поднял над головой автомат и поклялся:
— Клянусь, Родина, я снова стану часовым твоих рубежей!
— Клянусь!
— Клянусь!
— Клянусь! — повторили следом за ним пограничники.
— А мне можно поклясться? — спросил неожиданно Борька.
— Даже обязательно, — сказал Сорокин. — Ты же с нами.
— Клянусь, и я дойду до границы и отомщу проклятым фашистам и за мамку, и за батю, и за Гошку! — глухо произнес Борька и поднял руку, как это делают при пионерском салюте.
Пограничники молча смотрели на него, молча подняли сжатые кулаки.
— А пистолет мне дадут, товарищ старший лейтенант? — снова спросил Борька.
Сорокин на минуту задумался.
— Ты можешь называть меня по имени и отчеству: Николаем Михайловичем. А пистолета свободного у нас пока нет. А когда добудем — дадим непременно.
— Я сам добуду, — сказал Борька.
— Может и так статься, — согласился Сорокин. — Однако давайте уясним обстановку. Мы в тылу врага. На руках у нас раненый командир. Мы будем пробиваться к фронту и понесем его. Это возлагает на всех нас особую ответственность и требует максимальной осторожности. Попытаемся догнать наших.
Шли уже четверо суток: в светлое время отлеживались где–нибудь в гуще леса или в болотах, ночами — насколько позволяла местность двигались на восток. На дороги старались не выходить. Они почти везде были забиты немецкими войсками. Можно было бы двигаться быстрее. А главное, смелее себя вести. Но группу сковывал раненый. Все видели, что он мучается, но помочь ему никто не мог. Пограничники спешили, напрягали последние силы. Однако не только не встретили никакой нашей части, но за последние двое суток даже не слышали стрельбы. Война так стремительно продвигалась на восток, что стало ясно: если и дальше группа будет двигаться такими же темпами, она не догонит фронта.