Поединок. Записки офицера
Шрифт:
— Нет, хватит, — сказал я. — Для армии больше не нужно. До свидания. — И мы укатили обратно.
Все, что случилось в те дни со мною, оставило во мне неизгладимый след.
Я и сейчас еще не знаю, прав ли я был тогда, поступая так. Вероятно найдется немало людей, которые осудят меня. Может, я был не прав. Но одно мне было ясно тогда — иначе я поступить не мог и, вернувшись на заставу, стал писать рапорт о привлечении старшины Лисицина, сержанта Фомушкина и рядового Пономаренко к судебной ответственности за мародерство.
На другой день их вызвали в батальон.
— Ну, прощай, командир, — сказал Лисицин, когда они вышли на крыльцо без оружия, с вещевыми мешками на спине. Он вздохнул. — Сами виноваты.
Фомушкин в это время с безразличным видом рассматривал меня, а Иван кротко, смущенно мне улыбался.
— Идите, — сказал я. — Идите. Прощайте.
И они ушли, а я еще долго стоял на крыльце, и смотрел им вслед, и не замечал, что возле меня столпилась вся застава.
— Ушли! Эх, ушли! — чуть не плача вскричал Назиров. — Какой хороший люди ушли!
— Молчите, — строго сказал Грибов. — Так надо.
Через неделю на заставу вернулись только Лисицин и Пономаренко.
Лишь когда мы уже были в Пруссии и война кончилась, я узнал, что Фомушкин был в штрафной роте, участвовал в штурме Кенигсберга, отличился там и помилован командованием.
Не стану скрывать, я был очень рад этому.