Поединок
Шрифт:
Альбус кивнул, схватив Берти, и бросил порох.
Поединок.
— Где ты был?!
Он только вошел в гостиную, едва успев стереть довольную улыбку с лица, а мать уже материализовалась рядом. Конечно, поджидала.
— Где ты был?— она была бледна, впрочем, как и всегда, и комкала в руках носовой платок. Опять ревела, вот отец не видел…
— Гулял,— он постарался сдержать презрительную улыбку.
— Где?
— Не помню,— отмахнулся он, беря бокал и наливая в него Огневиски. Ему нужно было расслабиться,
— Отец тебе запретил,— она не решилась ударить его по рукам, как делала это тысячу раз тогда, еще «до»…
— Он и не видит. Что тут нового?
— Она звала тебя,— сразу же погрустнев, отчего он поморщился, произнесла мать.— Не уходи больше, не повидав ее…
Презрительная улыбка все-таки скользнула по его худому, почти незагоревшему лицу.
— Что соглядатаи?
— Да что с ними будет?— пожала плечами мать, видимо, успокаиваясь. Правильно, нечего вмешиваться в его дела.— Отец сегодня был в больнице, ты бы тоже сходил…
— Зачем?— насторожился он, с детства ненавидевший Мунго, да и проведенные там несколько месяцев он никогда забыть не сможет. Да и не захочет…
— Ты же знаешь, что…
— Да оставьте вы его в покое!— рыкнул он, расплескивая остатки Огневиски и со стуком ставя на столик бокал.— Лучше бы ею занимались.
— Сынок…— голос матери дрожал. Он уже давно был таким, словно в ней что-то надломилось тогда, четыре года назад. И этого он тоже не забудет…
Ничего, мама, все изменится. Сегодня он окончательно в это поверил.
— Я к ней.
— Хорошо,— мать грустно улыбнулась.— Если она… если…
— Мам, все будем хорошо,— и он покинул гостиную. Он быстро миновал холл, пересек коридор и по боковой лестнице поднялся в светлую спальню, куда вернулась жизнь.
Здесь стало так, как прежде, когда она была всегда рядом. Он входил к ней, садился у ее ног и прижимался к ее коленям, а она чуть небрежно перебирала тонкими пальцами его волосы, о чем-то говоря. Он даже не слушал ее — он упивался ее голосом и ее прикосновениями.
Той осенью все изменилось: четыре года пустоты, когда он приходил сюда и сидел у пустого кресла, зябко обнимая колени. Словно свет его жизни погас, словно разбили идол, на который он молился, словно у него отняли смысл его жизни.
С ранних лет она была для него всем. Он даже не знал, почему. Она появлялась в комнате, и он переставал плакать. Он делал все, о чем она просила. Она была самой красивой и самой умной, она никогда не ошибалась. Она легко могла расправиться с любым его обидчиком. Она позволяла обожать ее и быть рядом, взамен он был готов ради нее на все. И ее боль была его болью. И ее враги были его врагами, и он был готов убить тех, кто отнял ее у него. Но она сказала «нет, пока не время», и он подчинился. Как всегда.
А теперь в этой комнате, как и в его жизни, опять был свет. Она сидела в своем кресле и смотрела на него своими прекрасными, как снежинки на ветру, глазами. Красота ее почти не поблекла — об этом позаботились родители, вложившие кучу галеонов в ее содержание. И взгляд ее был тем же. Сейчас… Но об этом он старался не думать, потому что он все исправит, ведь он может сделать для нее все.
— Мать сказала, что ты звала меня,— проговорил он, по привычке устраиваясь возле ее ног, закутанных в плед. Она лишь хмыкнула, и он дернул уголком губ, понимая, что она все так же замечательно исполняет свою роль. Сейчас… Он опять отмахнулся от этой неприятной мысли — теперь он сможет ей помочь.
— Как ты?
— Что нового?— спросила она над его ухом.— Где ты был?
Это уже был не вопрос матери, от которого можно отмахнуться. Это была она, и он должен ответить. Тем более что она не хочет говорить о себе, о том, что с ней сделали они…
— Вокруг полно министерских псов,— пожал он плечами.— Но о подземном переходе они не знают.
— Ну, еще бы, откуда бы им знать… Куда ты ходил?
Он мог ответить, откуда: кроме них двоих, был еще один человек, знавший об этом проходе, потому что это он однажды, умирая от скуки, смог найти туда вход. Но об этом человеке в этой комнате говорить не стоило. Даже думать…
Он промолчал, пытаясь оттянуть момент своего триумфа.
— Я могу тебе помочь. Теперь я могу всем вам помочь…
— В смысле?— она насторожилась, пальцы замерли в его волосах.
— Ты поправишься,— он встал, с улыбкой глядя на ее чуть встревоженное сейчас лицо. Она умела скрывать свои эмоции, но несколько лет в изоляции все-таки наложили свой след на ее умение держать себя в руках…
— Я не больна!
— Ты станешь прежней, он тоже,— он еще не был готов раскрыть ей все, но скоро придет это замечательное время.
— Что. Ты. Сделал?!— она поднялась, отбросив плед.
— Я? Ничего. Поверь, все будет хорошо…
— Я запретила тебе!— ее лицо исказилось от ярости, которую она даже не пыталась скрывать.
— Но…!
— Я тебе запретила даже думать сейчас об этом!— она дала ему пощечину, от которой зазвенело в ушах.— Что ты сделал?
— Я… Я просто хочу тебе помочь!— он не противился второму удару, падая у ее ног.
— Ты идиот?!— вскричала она.— Да ты понимаешь, что меня вернут обратно, туда?!
— Нет, подожди! Ты…
— Идиот!— она снова его ударила.— Ты просто…!
— Подожди!— повысил он голос, пытаясь встать.— Я…
— Фриц! Присцилла!— в комнату вбежала взволнованная мама, услышавшая их крики.— Что случилось?
— Он не приходил,— спокойно произнесла Присцилла, отворачиваясь к окну.
Мать сурово посмотрела на него и подошла к дочери, бережно обнимая за плечи.
— Прис, дорогая, он хотел, просто были дела.— Фриц усмехнулся, вставая с пола.— Прости брата.