Поэма Иван Гусаров
Шрифт:
Он сам принял судьбы обет.
Занятье САМБО укрепляло
Его упорственную ртуть,
А там, где не дано согнуть,
Разил по принципу кинжала.
В скрижалях памяти завет
Его непраздного взросления,
Где каждый акт – своё прозрение:
Борьба – то древний путь единоборца;
Наука – логика и суть времён;
А вместе с тем другая ипостась,
Другая мука, которой был
Он
Ничем другим не уступала.
И завершая слов портрет,
Вручаю к образу Ивана
Палитру красок, кисть, мольберт.
***
Глава третья «Кавказ»
Творец не дремлет ни на миг,
Он бдит под парусом, крылаты
Его мечты, но крепость в латах
Хранит его цветущий верть,
Как песни Бояна, застенок твердь.
Творец, пусть самый даровитый,
Воспрявший мудростью отцов,
Делам не доведёт концов,
Какой бы ни был плодовитый;
Лишь тем творениям ударить в цветь,
Что мастер вёл под ясность цели.
И чтобы ни были напрасны
Скитанья в поисках пути,
Иван намерил впереди
Себе задачи над прекрасным.
И лиры бег в страну теней
Открыли горы. Богатей
О них сказанья, гимны, вести;
Прибыл Иван – Кавказ в том месте.
***
Военный, было, полигон
В наименованном ущелье
Хранил когда-то беглецов,
Питаемых надеждой мщенья.
В сени суровый горный край
Восстаний пылких за свободу,
Им каждым племенем отдай
Орлят, воспитанных по роду
Законам веры. И в чести
Блюстителей обычаев вражды.
И в том ущелье укрывались
Мятежники, чей дух – война:
Будь то отпор с Невы царю
Иль феодаловой неволе —
От брата по единой доле —
Владычествующему над тобой.
Ущелье помнит много сказов:
Одни из них забыты сразу;
Другие – поэта пылкою душой
Воспеты – властвуют над временем,
И как бы вновь помолодели
С чеченской «первой» и «второй».
О мой герой! Один ли, с кем-то?
Он в том ущелье незабвенном
Застыл и думой бередит,
А перед ним земля дрожит
Разрывом оползней и селей.
Заставами ковчеги сели:
Другого выхода им нет —
В ущелье том держать запрет!
Ивана мы на миг забыли,
Стрелой полёта
Творя по соколу куплет.
А он уже отбросил стразы
Столичной жизни, и спецназу
На год служивый предался.
И горы, словно поднося,
Его одаривали лихо:
Стеречь в курумнике бандита,
Ползти козлиною тропой;
Следить за государевой чертой
И поминать того пиита,
Что горца славил, и кинжал
Внимал в сопернический дар.
Луна, он видел, к небосводу
Взошла из дальних мглистых туч,
Уже её сакральный луч
Окрасил каменные своды…
И кручи горные породы
В зловещей тайной тишине
Внушали молча о вине,
Творимой русскими, – раздором,
Врезавшим в горы, и к годам,
Точащим кровию от споров.
Но стихам
Не обуздать всего простора
И смысла шествия по головам.
То было в том суровом быте:
Нанизать горную обитель
С надёжной верой в идеал
Своих порядков. И в орбите
Держать своих подвижных плеч:
Кнутом и пряником стеречь,
Не допуская чувств обмана
И бегств к стамбульскому султану.
В турецкой видя западне
Угрозу трону и стране.
Кавказ, Кавказ —
И древле был ты сопряженным,
И княжич русский волны челном
В прибрежье лихо разрезал!
Сыны твои тогда не знали
О сурах строгости в Исламе,
И как иные крепко спали
В любви к языческим богам.
«Мстислава помню я доселе —
Коль будет спор на этом деле:
Кто в брани был неустрашим?!
С касожским князем выходил,
И ясы – зрели поединок,
И разве буду я одинок —
Кто вам расскажет эту быль?»
«Смолчи, Иван. Другая пыль
Дорог российского престола —
На веке жизни Льва Толстого
Сюда твой род поворотил,
И помнит всяк: Имам Шамиль
Другое в память врезал слово;
И не далось иной ценою —
Как много пролитою кровью
Кавказ с собой соединить.
Не тычь нам предками.
Мстислава
Унялась боль, зажили раны.
И мы воспряли под Исламом
Волною в тысячу колен.
Аллаха дух над тем корпел».
Конец ознакомительного фрагмента.