Поэма
Шрифт:
Как вдруг в раковины моих ушей птицами залетели знакомые звуки, эти нетерпеливые создания камнями отскакивали от стенок колодца души, создавали эхо, вызывая resonance, усиливались подобно свету, отражённому от множества зеркал.
"Эмма!" - встрепенулось сердце, оно быстро заколотилось, его бег был похож на бег большой водоплавающей птицы перед взлётом.
Мне не удалось разобрать ни единого слова, доносилась русская речь, однако я с радостным волнением узнал ноты любимого голоса, как узнают мелодию любимого произведения. Наконец выйдя из оцепенения, сковавшего меня колдовством, мои глаза жадно устремились на вожделенный источник.
На другой стороне улицы у другого ресторана спиной ко мне стояла пара. Мужчина качал головой и, казалось, возражал в ответ, тогда женщина чуть наклонила чудную головку в сторону,
Чувства и мысли разрывали меня изнутри. Так быстро повстречать Эмму в столь большом городе, это было не просто удивительно, это походило на сюжет сказки. Несмотря на мою уверенность в том, что я слышал нотки именно голоса Эммы, всё же некоторые сомнения одолевали меня. Мне показалось, что походка этой женщины была более величественна и степенна, чем лёгкая, порхающая поступь моей возлюбленной, к тому же Эмма была не только стройна, но несколько худощава, а точёная фигурка этой женщины обладала какой-то притягательной мягкостью. С волнением мальчишки я преодолевал налетевшие на меня мечты и страхи в едином порыве встать с места и броситься следом. Едва ватные ноги выпрямились и преодолели половину пути, сильно отставая от рвущегося сердца, мне навстречу выпорхнула Эмма.
– Джозеф!
– много раз повторяла она в моих объятьях.
– Джозеф! Ты нашёл меня.
Я обрёл дар судьбы, но, казалось, потерял дары речи и слуха. Мы сели за столик рядом как и прежде. Эмма всё говорила, говорила, говорила, а я лишь восхищённо глядел на неё во все глаза и почти ничего не понимал. Она рассказала о своих успехах, с сожалением вспомнила как по возращению из Парижа ещё в аэропорту был украден её телефон, упрекнула меня в том, что я так быстро закрыл свою школу. Оказалось, что через год после нашего расставания Эмма возвращалась в Париж. Так что же? Неужели мне всего-навсего не хватило какого-то элементарного терпения? Как же глупо я поступил! Какую жестокую шутку сыграла с нами жизнь, хотя, в конце концов, разве не моя это была ошибка выбрать не ту тропу на её развилке. Однако простое осознание своей вины нисколько не улучшало ситуацию, жутко хотелось повернуть эти глупые пять с лишним лет вспять, я бы с великой радостью отказался от всего, чего добился, и даже готов был и вовсе не переходить эту пропасть в пять с лишним лет.
– Эмма, когда мы вновь увидимся?
– только и смог я спросить.
Ладно мне удалось сбежать от своей привычной жизни, избавиться от ненавистных пут и добиться свободы, но согласилась бы Эмма поступить так же? Я совсем не знал, как ей живётся, и, хотя она была счастлива мне, может быть, это была попросту радость встречи со старым другом? Безусловно я хотел выкрасть Эмму из привычной ей жизни, и, если не попытаться вернуть наши полные друг другом дни, то хотя бы попробовать наполнить прежним волнительным чувством дни будущие. Но хотела ли этого Эмма? Она ни словом не обмолвилась о своём муже - словно его и вовсе не существовало - но, быть может, лишь для того, чтобы попросту не мучить меня?
– На следующей неделе в четверг намечается грандиозный приём у одной из наших знакомых, - понимающе доверила Эмма мне свою удивительную ручку чуть дотронувшись до моих пальцев. Жадным капканом нежно схватил я любимые пальцы, чуть перебирая их, играя с ними, изучая их безупречность совсем как прежде, чтобы всеобъемлюще почувствовать доверенное сокровище.
– Я что-нибудь придумаю с приглашением, где ты остановился?
– Но до четверга почти целая неделя!
– негодующе, возразил я, произнеся название отеля.
– Разве пять лет разлуки не научили тебя ждать?
В ответ я лишь горячо взглянул на собеседницу.
– Мне пора, Джозеф, - спрятала Эмма свои ненаглядные глаза.
– До четверга, - добавила она, вставая.
Встав за ней следом, не помня себя от горя, - мне снова предстояло ждать, я неистово схватил Эмму:
– Ты моя! Слышишь? И всегда будешь моей.
Чуть вздрогнув от неожиданности, словно пугливая лань, Эмма совладала с собой и отвернула голову, немного наклонив её. Волнистые волосы, всё то же безупречное carre без чёлки, спрятали часть прекрасного лица хозяйки.
– Мне пора, - тихо повторила она.
XIV
Было решительно невозможно сидеть без дела в отеле или бесцельно гулять по городу
– мебель] - мне было понятно откуда следует начать анализ. Через день появилось осознание как нужно действовать, ещё целый день ушёл на звонки к своим парижским партнёрам и друзьям, - мне были нужны фамилии и контакты кого-нибудь из местных дельцов, попутно я вызвал одного из своих поверенных, говорящего по-русски. Остальные дни вплоть до самого приёма я встречался с московскими бизнесменами; большинство из них, как водится, относились ко мне с подозрением, поэтому одних пришлось привлекать заветным словом "инвестиции", других приманивать информацией о возможных скидках, договорных тендерах и прочим. К заветному четвергу я располагал всеми данными для того, чтобы развернуть полномасштабную партизанскую войну. Из короткого разговора с Эммой, заглянув в пропасть своей ошибки, проклиная необдуманную поспешность, которая привела к тому, что чуть ли не вся моя жизнь скатилась в тартарары, ко мне, конечно, пришло осознание того, что виноват один только я. Но разве человеку свойственно делать из себя собственного врага? Мой соперник - вот кто настоящий заклятый враг, решил мой мозг без суда и следствия, и, не отдавая себе отчёта в корректности такого решения, я принял его. Принял с радостной готовностью, ведь годы с Евой приучили меня к борьбе, выдрессировали на достижение целей, и мне предстояла самая приятная борьба, борьба за самую заманчивую цель. Я ещё не думал над тем, чтобы попросту предложить Эмме сбежать, ведь до сих пор не был уверен в ответе из-за того, что не видел её мужа и их отношения, но так или иначе заблаговременно превратить возможности в способности, разве это не обеспечивает козырями ещё до начала партии?
Во вторник накануне долгожданного приёма мне пришла записка от Эммы и приглашение от её знакомой. В записке значилось:
"Джозеф! Моя знакомая, Мари, с удовольствием приглашает тебя. Для неё мы давние друзья, поэтому приходи как друг. Эмма. Ps. Моя очередь издеваться над тобой! (Ты же помнишь наш бал?) Мари скучает в объятьях мужа, тебе придётся играть роль приятного гостя"
На приём я, black-tie, почти не намеренно опоздал. Все гости уже собрались, и так получилось, что Эмма, помогающая хозяйке гостеприимного дома, оказалась неподалёку от двери, когда слуги впустили меня. Сдержанными кивками и неудержимым блеском глаз мы поприветствовали друг друга. На зов дверного звонка устремилась и сама хозяйка.
– Ах это вы, гадкий мальчик?
– кокетливо шепнула она по-английски, эти слова были своего рода ручкой радио и должны были настроить нашу дальнейшую беседу на нужную волну. Во всеуслышание она продолжила: "разве вы не знаете, что опаздывать нехорошо?"
Пока мы с Мари обменивались шутками, Эмма незаметно исчезла. Хозяйка торжественно ввела меня просторную залу. Гости сидели за украшенным, не только Эммой, но и всевозможными яствами и пышными светлыми букетами столом. Как водится, меня представили, на сей раз как "друга знакомой". Из непонятного на первый взгляд уважения ко мне, а также, как это бывает, от скуки, был объявлен "английский вечер", - на гостей была возложена необходимость изъясняться по-английски, les anciens temps sont passes [фр.
– прошли былые времена]. Впрочем, вздорному желанию молодой хозяйки следовали разве что первые минут десять. Моё имя было известно многим присутствующим, всё те же газеты повествовали о моих успехах. Когда же наконец внимание гостей оставило меня в покое, я позволил себе не только изредка любоваться Эммой: прекрасный наряд был очень ей к лицу, её утончённые манеры не переставали восхищать; но и изучить её мужа. Я узнал его разве что по комплекции, увиденной с неделю назад, так как оба соседа Эммы были мужчины. Завёрнутый в спокойствие он показался мне попросту слепцом, рядом с ним различным собеседникам улыбалась Эмма, ему же до этого, казалось, не было никакого дела. Неужели возможно пресытиться любимой женой?
Мари, намеренно оказавшаяся моей соседкой за столом, оживлённо болтала со мной на разные темы, которые я, волей судьбы, поддерживал с заметным удовольствием.
"Счастлива ли Эмма?", - задавался вопросом я.
Она улыбается окружению, но мне казалось, что улыбка её чуть уставшая. Быть может, это истома, истома удовлетворения от жизни? Очи её маяками поблескивают вдалеке, но мне чудилось, что они отнюдь не сверкают так, как сегодня восторженно сияли мне. Эмма смеётся - этот любимый по-прежнему заразительный детский смех заставляет меня невольно улыбаться - и смеётся она громко, но не делается ли это нарочито... для меня.