Поэмы (1922-февраль 1923)
Шрифт:
куда-то идти,
спасать кого-то.
В извинение пьяной нагрузки
1360 хозяин гостям объясняет:
– Русский!
–
Женщины -
мяса и тряпок вяз_а_нки -
смеются,
стащить стараются
з_а_ ноги:
"Не пойдем.
Дудки!
Мы - проститутки".
1370 Быть Сены полосе б Невой!
Грядущих лет брызг_о_й
хожу по мгле по Сёновой
всей нынчести изгой.
Саж_е_нный,
обсмеянный,
саж_е_нный,
битый,
в бульварах
ору через каски военщины:
1380 - Под красное знамя!
Шагайте!
По быту!
Сквозь мозг мужчины!
Сквозь сердце женщины!
Сегодня
гнали
в особенном раже.
Ну и жара же!
Полу- Надо
смерть немного обветрить лоб.
Пойду,
пойду, куда ни вело б.
Внизу свистят сержанты-трельщики.
Тело
с панели
уносят метельщики.
Рассвет.
Подымаюсь сенскою сенью,
синематографской серой тенью,
1400 Вот -
гимназистом смотрел их
с парты -
мелькают сбоку Франции карты.
Воспоминаний последним током
тащился прощаться
к странам Востока.
Случайная С разлету рванулся -
станция и стал
и н_а_ мель.
1410 Лохмотья мои зацепились штанами.
Ощупал -
скользко,
луковка точно.
Большое очень.
Испозолочено.
Под луковкой
колоколов завыванье.
Вечер зубцы стенные выкаймил.
На Иване я
1420 Великом.
Вышки кремлевские пиками.
Московские окна
видятся еле.
Весело.
Елками зарождествели.
В ущелья кремлёвы волна ударяла:
то песня,
то звона рождественский вал.
С семи холмов,
1430 низвергаясь Дарьялом,
бросала Тереком
праздник
Москва.
Вздымается волос.
Лягушкою тужусь.
Боюсь -
оступлюсь на одну только пядь,
и этот
старый
1440 рождественский ужас
меня
по Мясницкой закружит опять.
Повторение Руки крестом,
пройден- крестом
ного на вершине,
ловлю равновесие,
страшно машу.
Густеет ночь,
не вижу в аршине.
1450 Луна.
Подо мною
льдистый Машук.
Никак не справлюсь с моим равновесием,
как будто с Вербы -
руками картонными.
Заметят.
Отсюда виден весь я.
Смотрите -
Кавказ кишит Пинкертонами.