Поэт
Шрифт:
Наконец, закончив дела, я надел купленные вещи и собрался идти на ужин. В запасе оставалось минут двадцать, и я задумался, не поискать ли аптечный киоск. Тут же представилась картина, как это будет выглядеть, если мы с Рейчел вдруг окажемся в одной постели: а вот, кстати, и презервативчик... Как-то не очень ловко получится. И я решил пустить дело на самотек.
— Ты не смотрел Си-эн-эн?
— Нет.
Я стоял в дверях ее комнаты. Она вернулась к кровати и присела, надевая туфли. Рейчел выглядела отдохнувшей, на ней были кремового цвета блузка и джинсы. Телевизор работал, и на экране показывали сюжет из Колорадо, про стрельбу в клинике. Ничего, что следовало бы обсудить.
— Что ты имела в виду?
— Тот сюжет уже закончился. Ты, я и Боб, мы вместе выходим из похоронной конторы. Каким-то образом им удалось узнать фамилию Боба, и она попала на экран.
— Про центр изучения поведения они тоже узнали?
— Нет, его представили как обычного сотрудника ФБР. Впрочем, это не имеет значения. Должно быть, Си-эн-эн берет информацию из местных телеканалов. Где бы ни находился наш преступник, он может увидеть сюжет, а это уже проблемы.
— Почему же? Нет ничего необычного во внимании ФБР к таким делам. Бюро вечно сует свой нос в расследования.
— Проблема есть: внимание прессы Поэту на руку. Мы видели это почти во всех случаях. Один из путей получаемого серийными убийцами удовлетворения состоит в просмотре на телеэкране того, что уже совершено. Это вновь оживляет их фантазии на тему происшедшего убийства. Частично — через влияние средств информации на гонителей преступника. Мне кажется, что наш Поэт знает о нас больше, чем мы о нем. Если я права, то, возможно, он читал книги о серийных убийцах. Их много на полках, и есть вполне серьезные работы. Он мог знать много имен. Среди них — имя Бэкуса-старшего. Имя самого Боба. Мое имя. Не только имена: внешность, прошлое. Если он видел сюжет Си-эн-эн, то легко поймет, что мы наступаем ему на пятки, и заляжет на дно.
Тем вечером правила нерешительность. Не в состоянии выбрать, где ужинать и какую кухню предпочесть, мы остались в ресторане отеля. Еда была самая обыкновенная, а вот бутылка каберне, распитая на двоих, достойна особого упоминания. Чтобы Рейчел не беспокоилась о своих суточных, я сказал, что платит газета. Стоило это сделать, как она тут же заказала вишневый десерт.
— У меня чувство, что ты могла быть счастлива, не будь в этом мире прессы, — заметил я, когда мы оба медленно поглощали десерт. Последствия репортажа Си-эн-эн, так или иначе, задали основную тему нашей застольной беседе.
— Вовсе нет. Я отношусь к прессе с уважением, как к части свободного общества. Не по душе мне лишь ее безответственность, а вот это видишь слишком часто.
— И что безответственного в репортаже Си-эн-эн?
— Сюжет на грани фола. Меня задело, что изображения агентов использовали бездумно, нисколько не озаботившись возможными последствиями. Я лишь высказываю пожелание, чтобы иногда пресса сосредоточивалась на действительно крупных темах или образах вместо немедленного освещения всего, что ей попадется под руку.
— Не всего, что попадется. Я не вмешиваюсь в ваше расследование и не говорю, что стану писать о нем, несмотря ни на что. Я занимаюсь крупной темой и напишу большую статью.
— Ой-ой, весьма честное признание, особенно для того, кто расчищал себе путь в расследование, занимаясь вымогательством.
Рейчел засмеялась, и я вместе с ней.
— Ну-у, не передергивай.
— Слушай, давай поговорим о чем-нибудь другом? Боже, как я устала от работы. Хочется просто полежать, расслабиться... ну-у, забыться, что ли.
Снова то же самое ощущение взаимного притяжения. Выражение ее лица, выбор слов и то, как они сказаны... За ними то, что я чувствую сам, или это просто кажется?
— Знаешь, для начала забудем о Поэте, — сказал я. — Поговорим о тебе.
— Обо мне? А я что...
— Вернее, о той ситуации, что складывается между тобой и Торсоном. Напоминает телесериал.
— Знаешь, это личное.
— Не в случае, если двое злобно смотрят друг на друга при всех. А еще прибавим, что ты сама заставляешь Бэкуса убрать из команды твоего бывшего.
— Да нет у меня такой цели. Я лишь прошу, чтобы его убрали из-за моей спины. Этот груз мне ни к чему. А то он всегда ищет повод для реванша и находит исподтишка. Как видишь...
— Как долго продержались ваши отношения?
— Пятнадцать восхитительных месяцев.
— И когда все закончилось?
— Очень давно, три года назад.
— Слишком долго для продолжения войны.
— Не желаю об этом говорить.
Я знал, что она так не думает, и все же решил больше не напирать. Подошел официант и принес еще кофе.
— Так что же произошло? — спросил я как можно мягче. — И тебе не идет этот несчастный вид.
Протянув руку, она легонько дотронулась до моей бороды. Рейчел коснулась меня впервые с того раза, как припечатала лицом к матрасу гостиничной койки, еще в Вашингтоне.
— Ты хороший. — И она покачала головой. — Видишь ли, это было не нужно нам обоим. Иногда я вообще не понимаю, что мы увидели друг в друге. Не сложилось.
— Почему?
— Потому. Так вышло. Не знаю, как объяснить. Я говорила, у нас обоих свой груз, у каждого и много. Его багаж оказался круче. И еще на нем маска, а я не разглядела этого, пока не оказалось слишком поздно. За маской я не увидела ничего, кроме озлобления. И ушла сразу, как только смогла уйти.
— Откуда злоба или на кого?
— На многое, даже слишком. Злости в нем хватало всегда. Отчасти виноваты женщины: наш брак оказался второй его неудачей. Его отношение к людям. И еще — работа. Иногда он вспыхивал, как паяльная лампа.
— Он ударил тебя хоть раз?
— Нет. Я прожила с ним недолго. Правда, все мужики отрицают женскую интуицию, однако думаю, останься мы вместе — и кончилось бы этим. Чему быть, того не миновать. До сих пор стараюсь держаться от него подальше.