Поезд до станции Дно
Шрифт:
– Тебя обидели, солдатик, – заговорила она, гипнотизируя Макарова, – тебе плохо? Я дам тебе пятачок – ты его береги. Он поможет тебе… – ничего не осознавая, Макаров взял у нищенки пятак и сунул его в карман галифе. – Уезжай отсюда, солдатик. Чёрный город. Здесь против царя пойдут и против Бога! Страшно будет. И сами убоятся содеянного. За это у города святое имя отнято будет и именем сатанинским наречется. За то расплата страшная придет – глад и мор великие, тем только грех свой окупят.
У Макарова перед глазами всё поплыло. Возникли страшные картины: оседающие в облаках пыли храмы, рушащиеся дома в Петербурге, лежащие на улицах трупы людей. Он мотнул головой, пытаясь отвести наваждение, и очнулся. Нищенки
«Стало быть… нищенки не было… И видения эти – так… от расстройства. Нервы, – решил он и вдруг хмыкнул и воспрянул духом. – Хватит, навоевался. Пора тебе, Роман Романович, домой, пора».
На Знаменской площади у вокзала Макаров замедлил шаг возле безногого нищего в солдатской форме. Безногий, сидя на деревянном самокате, пел под гармошку песню, уже ставшую популярной, о моряках только что закончившейся войны, это был один из её многочисленных вариантов:
Рычит орудий злая свора,
Шипят шимозы над водой,
А молодого комендора
Несут с пробитой головой.
Но в нас отвага не погибла,
Хоть ждет соленая вода.
Орудья главного калибра
Уже умолкли навсегда
Шрапнель, как вьюга, завывает
Но с нами вся Святая Русь
Сигнал прощальный: Погибаю —
Врагу на милость не сдаюсь!
Горит корабль, как лампада,
Как свечи, мачты в вышине
Мы ждём последнего парада
Прижав лицо к родной броне
Мы рвались в бой не ради славы,
И кровь мы пролили не зря —
За нашу Русскую державу,
За Веру в Бога и Царя!
Правда, последнюю строчку часто заменяли словами: "Мы поднимали якоря". Защищать Царя в последнее время стало неожиданно считаться не то чтобы неправильно, но как-то неприлично.
Макаров с удовольствием послушал хороший голос, но, приглядевшись, с лёгкой грустью и досадой заметил, что форма на калеке хоть и мятая, но явно из новых, в боях не бывавшая, не выгоревшая, не потёртая. Да и лицо у него было хоть и пострадавшее, но скорее от вина, да и выправка не военная. Уж на это у Макарова глаз был намётан. Он, вздохнув, вынул из гаманка двугривенный серебром, бросил в кружку, стоящую у ног инвалида, и отошёл к платформам.
Втискиваясь в вагон, Макаров слегка замешкался, протаскивая мешок и волоча костыль. Сзади раздался басовитый бодрый голос:
– А ну, герой, поднажми, надо места получше занять!
Макаров резко обернулся и неожиданно для самого себя гневно ответил:
– Герой! Да, герой, кровь свою, между прочим, проливал за вас!
Перед ним стоял молодой матрос среднего роста, крепкий, коренастый, с обветренным загорелым лицом - редким для бледнолицых петербуржцев. Он смущенно улыбался.
– Чего ты, чего? Я сам в цусимском бою бывал. Слыхал, поди? – с этими словами он ткнул пальцем в бескозырку. Макаров поднял глаза. На черной ленте золотыми буквами было написано название корабля «Аврора».
– Слыхал, – уже спокойнее ответил Макаров, пробираясь в вагон.
– А говорят, там и в живых никого не осталось, – Он уже взял себя в руки, и к нему вернулась та крестьянская, с легким лукавством, без труда переходящим в сарказм, уверенность, с которой нередко наш народ встречает всякого рода завирал. – Выплыл, что ли?
– Скажешь тоже, – опять усмехнулся моряк. – Крейсер первого ранга - скорость девятнадцать с лишним узлов и умелый манёвр!
– Манёвр.., – передразнил Макаров, – драпанул, что ли?
Матрос нахмурился.
– Ну ты это… полегче! Мой черед рыб кормить ещё не пришел.
– Они, не сговариваясь сели на противоположные полки. – Мы там тоже, – между прочим, – не кофий с кренделем кушали. Нам о-е-ёй как досталось! – он как-то нервно передёрнулся - видно, от нахлынувших воспоминаний. – Мы ещё вначале - когда за «Олегом» шли, нас два броненосных крейсера атаковали. А «Аврора» наша хоть и новая, но для таких боёв не предназначена. Нам бы в разведку ходить да «торгашей» вражеских перехватывать, транспорты… А потом ещё три крейсера и броненосец на нас навалились, шутка ли! Десять попаданий снарядами до восьми дюймов! – он стащил с головы бескозырку. – Пятнадцать человек команды погибли, капитана убило, Егорьева Евгения Романыча. Едва укрылись за броненосцами… А потом ходу! Куда с такими разрушениями воевать: трубы дымовые повреждены, минный носовой затоплен, и ямы угольные… А стрелять как? Все дальномеры накрылись - считай, без глаз артиллерия, четыре семьдесятпятки повреждены и одна шестидюймовка! Уходили с «Олегом», как раненые лошади от волков - идём, а следом японские миноносцы по нас торпедами жарят.
– Слава Богу, живы, – вздохнул, крестясь, Макаров.
– Тут уж точно, и я готов в Него верить, – согласился матрос.
– Нехорошая война какая-то, – покачал головой Макаров, – непонятная. Все бьются как герои, а победа не нам даётся. Силы вражьи.., – он покачал головой, – помилуй, Господи!
– Так с самого начала всё пошло куда-то не туда, как чёрт напутал, – нервно прохрипел матрос. – Ещё в Северном море под Гуллем – это возле Доггер-банки – началась чертовщина. Теперь говорят, что мы обстреляли мирные английские рыболовецкие суда…
– Читал в газетах про это, – живо откликнулся Макаров, – маху вы дали под Гуллем.
Глаза матроса вспыхнули и он рванул бушлат на груди, – Маху, говоришь? И ты льёшь эту баланду, что русский матрос…, – он захлебнулся словами, – да я сам …, своими глазами…, понимаешь, ты, сухопутный.
– Тише, тише, ну чё, злисся9– то, – остановил его Макаров, – ты рассказывай, чё видел-то.
– Дело-то как было, – уже спокойней продолжал матрос, но видно внутренний жар продолжал жечь его. – Наша ремонтная база «Камчатка» отстала от отряда. А тут ночью с неё сигнал идёт, мол, атакуют миноноски. А откуда миноноски в Северном море, возле Англии, если мы с японцами воюем? Сколько там ни талдычат про рыболовов, а я сам видел в ночи вспышки торпедных аппаратов - это на рыболовных-то? Ну «Камчатка» ждать не стала и залпом по ним, те и растворились… Рыболовецкие, – зло усмехнулся матрос, – Мы, между прочим, тоже получили в борт от этих «рыболовов». У нас священник корабельный погиб, отец Анастасий, да комендора одного ранило. Тут хоть глаза лопни, а факт!
– Ну, если священника.., – подытожил Макаров, – тогда без нечистого не обошлось. Не божеское дело, знать было.
– Да ладно, тоже мне запел, как поп на клиросе, – усмехнулся матрос, – только ладану не хватает. Дело тут совсем просто мне видится, – он сделал паузу, принимая многозначительный вид. – В Англии-то для японцев миноноски строили - новейшие. Я уж не знаю, под каким флагом нас атаковали… Может, под английским, может ещё под каким, а может, и вовсе без флага. Не зря ночью дело было. Только англичане потом больше всех брехали, что русские моряки напали на «мирные рыболовецкие суда», пиратами нас называли. Чёртовы капиталисты, – он ненадолго замолчал. Молчал и Макаров. Вдруг матрос весело эдак встрепенулся, – А ты чего такой ершистый, обидел что ли кто? Кстати, – он протянул Макарову руку, – Петров Захар.