Поезд
Шрифт:
– Думала, у тебя уже позади объяснение с этим Савелием. Ты так переживал, – продолжала Елизавета. – Переодевайся здесь, я пойду накрывать на стол. – Едва уловимым движением она отстранилась и обошла Свиридова.
Зеркало в шкафу отражало долговязую фигуру незнакомого существа, повторявшего его движения и гримасы.
Свиридов оделся и вплотную приблизился к зеркалу.
– Ну что, брат? – произнес он, глядя на свое отражение и, помолчав, вздохнул: – То-то, брат…
В конце концов, почему он связал свою судьбу с Елизаветой? Стечение обстоятельств, влечение, любопытство? Дальнейшая жизнь без этой женщины теряла
– Алеша! Завтракать, – Елизавета заглянула в спальню. – Все уже на столе…
Овальный стол в гостиной был покрыт прозрачной пленкой, на которой раскинулись тарелочки с сыром, колбасой. Бутылка с кефиром, творог, пакет со сметаной.
Свиридов потер ладони, выражая полное одобрение, и сел за стол.
Елизавета расположилась напротив и придвинула к себе стакан молока.
– Ну? Как спалось? – рассеянно спросила она.
– Признаться, не очень. Уснул поздно… Еще этот сход.
– Сход? Что это такое?
– Сход? Ну когда колеса вагона соскальзывают с рельсов на шпалы. Как у человека, подвернувшего ногу. Не опасно, но приятного мало. А главное – останавливается магистраль…
Елизавета смотрела в сторону, поглаживая пальцем ямочку на подбородке. Изредка она подносила край стакана ко рту, но не отпивала, а лишь смачивала губы.
– У тебя плохой аппетит? – спросил Свиридов.
– Да. Неважный, – кивнула Елизавета. – Нам надо поговорить, Алеша…
Свиридов окинул взглядом бледное лицо Елизаветы. Ему мучительно захотелось оставить завтрак и увести ее в спальню. Всего несколько шагов… Он чувствовал горячие токи. Возникшие в глубине, токи крепчали, накатывались волной к голове, туманили глаза. Он отодвинул тарелку, пытаясь справиться с ломающимся дыханием…
Елизавета тронула Свиридова за плечо.
– Алеша, Алеша… Успокойся, – прошептала она.
Но Свиридов ничего не слышал, не желал слышать. Он встал из-за стола, шагнул к Елизавете, положил немеющие ладони на ее покатые плечи и заронил, упрятал подбородок в прохладные, пахнущие дождем волосы.
– Алеша… Не надо… Я не хочу… Я не хочу тебя, пойми. Не хочу…
Она не договорила. Свиридов прикрыл губами ее мягкий рот, Елизавета обмякла, не в силах отвернуть в сторону лицо… Свиридов задел стол, звякнула посуда и, кажется, что-то свалилось на пол. Он уже ничего не видел, кроме огромных и блестящих от слез глаз Елизаветы…
Елизавета отвернулась к стене и водила пальцем по обоям, повторяя зигзаги замысловатого рисунка. Мягкое плечо совсем охолодело, и Свиридов прикрыл его одеялом…
В дверь номера постучали:
– Убираться будем, нет?
– Не
– Ну и ладно, – согласились из коридора.
– Чего это они? Сегодня же выходной, – вяло обронила Елизавета.
– Ко мне особое внимание, – усмехнулся Свиридов. – Покоя нет от забот, – он опрокинулся навзничь, расслабился и задышал ровно, глубоко.
Елизавета лежала тихо, не шевелясь, казалось, она таит в себе еще какие-то вести и ждет подходящего момента.
– Что же делать мне? – помедлив, Свиридов вернулся к разговору, что так некстати был прерван из коридора.
– Не знаю, Алеша, – вздохнула Елизавета. – Сама от слез извелась… Когда я пришла к нему домой…
– Слышал уже, слышал! – резко оборвал Свиридов.
– Я о другом, Алеша… Помнишь, у нас был пес Пафик. Он так меня любил… А когда я появилась в квартире, Пафик бросился на меня. Лаял как на чужую… Словно укорял, что хозяин дошел до жизни такой…
– Ну… с псом, думаю, ты поладишь, – глухо, в подушку, проговорил Свиридов и впервые с того момента, как узнал о предстоящей перемене в его жизни, сорвался, пнул кулаком подушку. И еще раз, и еще…
– О, черт! – прохрипел он. – Пытаюсь вспомнить его внешность и не могу. Так! Какая-то тень с тусклыми глазами. Единственно, что вспомнил, – глаза, черные, неживые, без блеска.
– Ты бы видел его сейчас, Алеша…
– Не хочу! Почему я должен его жалеть, Лиза?!
Свиридов вскочил с кровати и забегал по комнате, ничуть не заботясь о том, как он сейчас выглядит. Елизавета продолжала лежать, отвернувшись к стене. Лишь палец замер на изгибе обойного рисунка.
– Ты моя жена. Мы поженились, оттого что не могли быть друг без друга…
– Быть друг без друга, – подхватила Елизавета. – А он не может жить без меня. Если что с ним случится, Алеша…
Свиридов прислушивался к звучанию ее голоса. Ни фальши, ни кокетства, ни позы.
Он приблизился к окну и прильнул к тяжелой шторе, ничуть не заботясь о том, что с улицы на него могут сейчас показать пальцем. За двойными стеклами стояла непробиваемая тишина утра. Редкие дождевые капли стекали нервными зигзагами. Внизу, по мокрой площади, гнались друг за другом воскресные автомобильчики. Троллейбус голубым жуком нерешительно сворачивал с круга. Куда он потом направится, Свиридов не знал. Вообще Свиридов почти не знал этого города. У него был строго обозначенный маршрут. А дома выглядят совсем не так из окна автомобиля… Он приехал в этот город из-за нее. Если бы не Елизавета, он пытался бы отбиться, тем более история с Савкой Прохоровым саднит, точно старая рана. А теперь? Оставаться здесь одному?
– Что же это такое, на самом деле?! Люди расходятся, сходятся. Ну и что?! Никто не кончает с собой. И он не кончит. Это ж надо! Позвонили какие-то кумушки тебе по телефону, подняли панику. А ты и уши развесила… Может, он специально их подговорил, зная твое сердце. Уловкой тебя вернуть хотел!
– Уло-о-овкой? – удивленно протянула Елизавета. – Погляди на его теперешнее жилье. Даже не верится, что я столько лет провела в тех стенах. Пыль, пустые бутылки, окурки, грязная посуда… На работу не ходит. А ведь какой был человек, Алеша. Ты не простишь себе, Алеша, если с ним случится что-нибудь страшное.