Поезд

Штемлер Илья Петрович

– Как я мог выпасть, соображаешь? Где мой вагон, где локомотив! – и, подхватив топор, Елизар добавил. – Дрова бегал рубить, титан растапливать.

– А-а-а, – с некоторым разочарованием протянул Шурка. – А ревизоры не сели?

Глава четвертая

1

Свиридов проснулся. Соседняя кровать была пуста. Он резко приподнялся и сел, продев ноги в новые, по-сибирски опушенные мехом домашенки.

В номере никого не было. И если бы не чемодан в прихожей да яркие склянки, расставленные на полке ванной комнаты, можно было подумать, что он по-прежнему один в этом царском номере. Часы показывали половину восьмого, обычно машина ждала его внизу без четверти девять… Свиридов подсел к телефону. Вчера, когда они с Елизаветой вернулись в гостиницу, ему сообщили о сходе с рельсов двух вагонов на главном пути семеновской тяги. Выезжать он не стал,

но приказал держать в курсе дел. Ночью его не тревожили, стало быть аварию ликвидировали, но надо проверить. Дежурный подтвердил – да сход устранен, главный путь уже открыт и, более того, скорый шестичасовой проследовал участок по графику… Свиридов сделал еще несколько звонков. Его беспокоил порт. И предчувствие не обмануло: не хватало рефрижераторов для отгрузки скоропортящейся продукции. Надо срочно собрать холодильные секции по отделениям, у кого сколько есть, и гнать в порт. Он знал психологию начальников отделений – главное, чтобы не болела голова за свои участки. Никакие просьбы портовиков их не проймут, а если прикажет начальник дороги, то… 2 Конечно, вагон, взятый из запасных под горячую руку, мог преподнести и не такую неприятность, как поломка генератора. А ведь вначале он вроде бы и работал. Главное, чтобы не подвел контроль нагрева букс, но ему хватало и той энергии, что гнали аккумуляторы. А что темновато – не беда. Наоборот, пассажиры раньше спать лягут, спокойней будет. Выпьют чаю и залягут, чего еще делать в полутьме. Елизар предлагал попросить электрика подключить электропитание от своего вагона. Но Магда отказалась. Ей и так видно, сколько соды подсыпать к заварке, чтобы цвет стал густым, насыщенным, словно она целую пачку чая вбухала. Елизар, к примеру, никогда не добавлял соды, чем вызывал нарекания Магды. Она утверждала, что с содой чай даже полезнее, неспроста врачи прописывают соду от изжоги. «Покажи хотя бы одну столовую, где брезгуют содой заправлять чай! – говорила Магда. – Недаром же соду называют чайной, подумай сам…» Поэтому Елизару, как правило, в рейсе не хватало заварки. Особенно на южном направлении, где пассажиры пили чай с особой истовостью, не жалея денег. И еще одно, к чему Елизар не мог привыкнуть за годы работы проводником, так это к вопросу о цене одного стакана чая. «Ну и болван же ты, – укоряла Магда, – все равно пассажир платит не меньше гривенника. А ты в смущение их вгоняешь четырьмя копейками. Всю коммерцию ломаешь своей принципиальностью. Сам подумай, кому помешает лишняя десятка за рейс!».

Дверь в прихожей скрипнула.

Придерживая плечом телефонную трубку, Свиридов обернулся. На пороге стояла Елизавета. Водяные разводы покрывали ее плащ.

– Алеша, дождь идет, такой дождь. А мочить некого, все спят, выходной.

Свиридов совершенно выпустил из виду – сегодня выходной, и шоферу было приказано подать машину на два часа позже обычного.

– Сейчас устроим пир! – крикнула Елизавета из прихожей. – У вас в городе отличные молочные продукты.

– Тише, Лиза, – Свиридов прикрыл трубку ладонью. – У меня серьезный разговор.

– Ты соткан из серьезных разговоров, Алеша, как ткань из ниток. – Елизавета подошла к столу и нажала рычаги телефона.

Свиридов онемел, представив, в каком шоке сейчас находится его собеседник – решил, что разговор прерван гневом начальника дороги.

– Я специально приехала к выходному, думала, хотя бы первый день проведем вместе. Работай, как все, Алеша. Я не только жена, я – врач и знаю, что говорю. И потом – это непрофессионально, Алеша. В нижнем белье, у телефона. Фу! Надень хотя бы фуражку с молоточками!

Елизавета сорвала с вешалки черную фуражку, вернулась к столу и нахлобучила ее на голову Свиридова.

– Генерал! На кого вы похожи?! Ха-ха… В трусах и фуражке! – Елизавета, не переставая хохотать, присела на тахту. – И трубка в руках… Ох, не могу!

Свиридов насупленно молчал. Он не помнил, когда так бы смеялись над ним. Вероятно, все дело в интонации, непривычной и обидной. Он чувствовал раздражение и… испуг. То же самое он испытывал вчера, в ресторане гостиницы, куда они спустились поужинать…

Елизавета поднялась, подошла к Свиридову и сняла фуражку.

– Не сердись, Лиза, – проговорил Свиридов и тронул телефон, вызывая зуммер. – Ты уже отвыкла… Я и там, в Чернопольске…

– В Чернопольске ты не сидел по выходным в трусах у телефона, – перебила Елизавета.

– В Чернопольске был налаженный механизм…

– Господи, о чем мы с тобой говорим? В первый день моего приезда! – Елизавета резко повернулась и ушла в спальню.

«Действительно, нелепо», – думал Свиридов, набирая телефон коммутатора. Телефонистка соединила его с Березовской. Далекий голос начальника отделения звучал виновато, он заранее был готов во всем покаяться.

– Послушайте, Глымба. Приказываю

гнать в порт все свободные рефрижераторы. К вечеру я должен забыть об этом.

Свиридов положил трубку. Он был собой недоволен. Сознание недовольства изматывало, он знал по опыту. И почему он накинулся на этого Глымбу? Наоборот, надо было не приказывать ему, а просить, ведь тот, как говорится, должен стоять на ушах, чтобы наскрести эти чертовы рефрижераторы. И что за манера распинать подчиненных за несуществующие грехи. Не мешало бы извиниться перед Глымбой. Но так ли поймет? Мнение о начальнике дороги как о человеке мягком и отходчивом можем сыграть плохую услугу, это точно… Окончательно расстроенный, он отодвинул телефон и увидел оставленную на кушетке фуражку. Из-под высокой тульи ехидно высунулся черный лакированный язык. Сознание обожгла короткая мысль: а что, если Елизавета с той же легкостью уйдет от него, как ушла от архитектора? Эта мысль придавила Свиридова к креслу своей обнаженной ясностью.

– Лиза, – проговорил Свиридов. – Ты больше не любишь меня?

Копошение в спальне оборвалось. В долгой томительной паузе стучали о жесть подоконника дождевые капли.

– Лиза, – еще тише повторил Свиридов вялыми губами. – Ты меня больше не любишь?

В дверной проем из глубины спальни выплыло лицо Елизаветы. Неясные черты, казалось, были погружены в замутненную воду, лишь волосы четко распадались на лбу.

– О чем ты, Алеша?

– Ты не ходила в магазин… Ты ходила звонить по междугородному, да? Магазин открывается в восемь, Лиза.

– Ну вот еще, – растерянно проговорила Елизавета. – А кто купил творог, сметану…

– В буфете, на этаже… Ты не умеешь врать, Лиза. И вчера, в ресторане, когда мы ужинали. Мне вдруг показалось…

– Тебе лишь показалось, – сухо прервала Елизавета.

Она вновь скрылась в спальне.

Слышался шелест застилаемой постели. Скрип шкафа. Какие-то еще звуки, гнетуще тревожные…

Вчера в ресторане гостиницы Свиридов заказал особый ужин. Было малолюдно, несмотря на субботний вечер. Оркестр играл с большими паузами, а к десяти, слава богу, вообще исчез. Свиридову не часто приходилось сиживать в ресторанах, но здесь, в Северограде, возвращаясь с работы поздно, он захаживал в ресторан. Ему поставили специальный столик, в дальнем углу. Руководство гостиницы старалось завязать с начальником дороги более тесные контакты. Свиридов вел себя доброжелательно, но в доверительные отношения не вступал. И нередко просил доставить ему ужин прямо в номер… Поэтому появление начальника дороги в ресторане с дамой было встречено с любопытством. Официанты, да и сам метрдотель, незаметно пытались разглядеть Елизавету, как-никак они уже считали Свиридова близким человеком. Елизавета пила шампанское, много и возбужденно говорила. Или вдруг умолкала, бездумно глядя в сторону… Свиридов поначалу не обращал на это внимания. Но равнодушие, с каким Елизавета встретила весть о предстоящих «квартирных смотринах», озадачило Свиридова. Ужин был скомкан, настроение испорчено… Ночью он долго ворочался без сна, вслушиваясь в ровное дыхание Елизаветы. Конечно, он понимал, Елизавета устала с дороги, и их торопливая близость имела оправдание. Но все равно, странной была их нынешняя встреча, не такой она представлялась Свиридову. Все началось с пустяка, Елизавету… не удивило, что он пришел на вокзал без цветов. Она просто не обратила на это внимания. И Свиридов, приготовив к упрекам Елизаветы виноватую улыбку и оправдательные доводы, почувствовал смятение и неясную тревогу. В гостинице, когда Елизавета принимала душ, он спустился в холл и купил прекрасные хризантемы, лохматые, точно мордочки терьера. И потом, в ночной белесости спальни, он с враждебностью поглядывал на цветы, перекладывая на них давящее предчувствие дурных вестей…

Свиридов остановился в дверях спальни.

Елизавета разглядывала содержимое шкафа. Она собрала в узел волосы и накрепко стянула лентой, что придавало лицу сухое, настороженное выражение. Шея вытянулась и в широком вороте халата казалась беззащитной и нежной…

– Что-то не вижу твоего несвежего белья, – проговорила она.

– Отдаю дежурной, она стирает, – Свиридов снял со спинки стула брюки и пиджак.

Галстук сполз на пол и свернулся у ножки. Елизавета подняла его, встряхнула и протянула Свиридову. Тот поблагодарил и направился в другую комнату, одеться.

– Послушай, Алеша… ты так мне ничего и не рассказал – виделся ты со своим институтским приятелем, нет?

– С Савелием, что ли?

– Да. С бывшим начальником этой дороги.

– Нет. Еще не виделся. Болеет он, за городом отлеживается. Еще предстоит беседа нам, – ровный голос ничем не выдавал волнения Свиридова, словно и не он сейчас задавал Елизавете печальные вопросы, выяснял какие-то обстоятельства. Теперь он был совершенно уверен, что Елизавета спозаранку ушла на междугородную телефонную станцию.