Поезда идут на Запад
Шрифт:
— Ай да Граф! Валяй, стреляй! Ты — храбрый парень!
Сережка сказал братишке:
— Теперь иди домой, сделай себе трещотку или поищи на чердаке старую. А то чем стрелять будешь?
— А я у Василия в-возьму револьвер. Вот! — Граф показал язык и вперевалку пошел к кустам.
Мы засмеялись:
— Так Василий и даст тебе револьвер!
У Василия действительно был пистолет. Вернувшись с фронта, он показывал его нам. Называется «ТТ» — «Тульский, Токарева». Это — именное оружие. На пистолете выгравирована надпись: «Разведчику Ванееву за боевой подвиг 25 июля 1942 года». Василий рассказывал,
Василий спрятал пистолет и больше не показывал его.
Когда Граф скрылся в кустах, мы встревожились. А вдруг он найдет пистолет? Если Юрка стащил из посылки махорку, то он вполне может стащить и пистолет, если разнюхает, где Василий его прячет. И если уж он сумел закурить, то, наверное, сумеет и выстрелить!
— Надо пойти предупредить Василия, еще чего доброго…
Сережка не договорил и кинулся бежать. Мы — за ним.
Подбежав к окну и приложив ладони к вискам, чтобы заслониться от света с улицы, Сережка подозвал нас. Мы тоже всмотрелись в полумрак комнаты и увидели Графа. Он неторопливо подошел к кровати Василия, поднял подушку, заглянул под нее, потом пошарил под матрацем, поправил кровать, постоял посреди комнаты в раздумье и направился к сундуку, находившемуся в углу. Открыл его и долго в нем рылся.
— Пистолет ищет, — шепнул Сережка. — Вот пройдоха!
Граф с видимым неудовольствием опустил крышку сундука.
— Теперь пойдет в сарай, — уверенно сказал Сережка.
И в самом деле, Граф, закрыв дверь квартиры на замок, сошел с крыльца и направился в дровяной сарай. Из сарая он вышел с видом крайне разочарованным. Тут мы и поймали его.
— Ты что это, Юрка? — спросил Сережка.
— А ч-чего? — недоуменно отозвался Граф. Глаза его бегали по сторонам.
— В кровати Василия шарил, в сундуке шарил, в сарае шарил. Долго будешь разбойничать?
— Я н-не шарил, — ответил Граф, сделал кислую мину и стал тереть кулаками глаза. Но мы видели, что глаза у него сухие и плакать он не собирается.
— Как же не шарил? — наседал Сережка. — Ты же пистолет искал. Мы всё видели!
— А п-подсматривать нехорошо, — укоризненно сказал Юрка.
— За такими, как ты, не посмотри — так и до беды недолго, — упрекнул брата Сережка. — Придет Василий, мы ему скажем, что ты хочешь стащить пистолет.
Граф опустил руки, шмыгнул носом:
— Я н-не искал п-пистолет. Я… я…
— Давай, не выкручивайся!
— В-вы наябедничаете, да?
— Ябедничать мы не будем, но проучить тебя надо!
— Я б-больше не б-буду шарить… Только не говорите.
— Ну, смотри же!
Глава пятая
«СВЯЩЕННАЯ ВОЙНА»
Мы смастерили из ящика, баночек из-под ваксы и куска провода телефон, начертили на плотной оберточной бумаге план местности и, встав рано утром, хотели было отправляться к вагону, чтобы начать военную игру. Но тут в Петькиной квартире открылось окошко, и вдова Цыганова крикнула на весь сад:
— Петька-а-а! Иди завтракать. А после картошку окучишь!
Петька, заправляя рубаху в штаны, недовольно помотал черноволосой кудрявой головой:
— Вот не вовремя эта картошка!
Как по команде открылось окно в нашей квартире, а потом в квартире Ванеевых.
Сережкина мать распорядилась:
— Сережа! Пора картошку окучивать!
Моя мать о чем-то поговорила с Сережкиной и тоже сказала:
— Коля! Тяпку возьми в чулане!
Игру пришлось отложить.
Огороды были тут же, за домом. На узких и длинных полосках небольшими кустиками поднялась молодая светло-зеленая картофельная ботва. Земля от солнца потрескалась, слежалась корочкой. Став на конце участка, я начал ковырять тяпкой сухую землю. Из-под тяпки поднимались мелкие облачка пыли. Неподалеку появились, тоже с тяпками, Петька и Сережка. Сережка предложил:
— Давай, кто скорее окучит участок!
— Давай. А после пойдем купаться.
Поплевав на руки, мы принялись за дело. Земля плохо поддавалась ударам. Скоро я набил на ладонях мозоли. Солнце с утра жарило в спину, пот стекал на лоб, попадал в глаза, щипал их. Я снял рубаху. Глядя на меня, обнажили свои спины и ребята. Без рубах стало легче, свободнее. Но страшно хотелось пить. Я пошел к колодцу, достал черпалом воды. Петька и Сережка тоже примчались «на водопой». От холодной воды заныли зубы. Мы устроили перерыв, сели в тени под деревом и стали показывать друг другу мозоли.
— Видите у меня какие — больше ваших! — похвастался Петька.
— Нашел чем хвалиться! Мозоли — от неуменья.
Сережка прищурился на солнце и лег животом на траву.
— Мне наплевать, умею там или не умею, — отозвался Петька. — Придет мамка — покажу ей мозоли, она и пожалеет, скажет — завтра докончишь работу.
— Что и говорить, — Сережка сплюнул сквозь зубы. Хитер, белоручка!
— Кто белоручка? Я? — Петька вскочил. — Ты не обзывайся! А где темляк?
— Дома. Повесил на стенку. Пусть висит. Пока он нам не нужен. Ладно, — отдохнули, пора и за дело!
Мы снова стали ковыряться в земле. Но в это время мимо нас по улице пошли строем бойцы с песней, и мы, побросав тяпки и наскоро надев рубахи, высыпали на тротуар.
Бойцы шли к вокзалу, поднимая сапогами тучи пыли. За спиной у них вещевые мешки, через плечо — шинельные скатки, на боку — маленькие лопатки, противогазы в зеленых сумках. К вещмешкам приторочены каски. В колонне по-четыре бойцы заполнили всю узенькую улочку. Дружно и голосисто пели:
Пусть ярость благородная Вскипает, как волна! Идет война народная, Священная война!Сбоку шагал командир. Он, поворачиваясь к строю, командовал:
— Раз-два-три…
Мы пошли следом.
На станции колонна остановилась на перроне, и бойцы по команде повернулись к вокзалу. Командиры разбили их на группы, и каждая из них стала грузиться в теплушки. В голове эшелона попыхивал дымком паровоз, нетерпеливо ожидая, когда можно будет тронуться с места.
Без суеты и спешки, по-военному четко бойцы вскакивали на стремянки и исчезали в темных проемах дверей. Перрон быстро опустел.