Поездка к Солнцу
Шрифт:
— Девчонку кормить надо, учить надо. Где деньги возьму?
— Вы не такой уж бедный.
— Я бедный лама. Ничего нет. Один дэгыл есть.
— Я давно тебя знаю, Бадма, — прогудел ветеринар, — знаю, какой ты бедный. Вот скажи, кстати: почём ты продаёшь пуховые шкурки от лебедей?
— Пошто клеветой занимаешься? — вдруг тонким голосом закричал Бадма. — Пошто ламу обижаешь?
Бабушка Долсон прижала к себе Андрейку ещё крепче и повторила за Бадмой:
— Пошто ламу обижаешь?
Ветеринар
— Нет, Долсон Доржиевна, я ламу не обижаю. Сколько лет я в вашем колхозе живу?
— Давно живёшь.
— Двадцать пять лет живу. На родину свою ни разу не съездил. Украину свою почти забыл. Всё некогда мне. Скажи, Долсон Доржиевна, кого я здесь обидел?
— Славный мужик ты, — сказала бабушка, — шибко славный. Лучше тебя никого нет, однако.
— Ну, это вы перехватили через край, Долсон Доржиевна. А я вас вот о чём хочу попросить: пригласите сейчас зайти в свою юрту ламу Балбарова!
Бабушка Долсон обрадовалась и поклонилась хромому Бадме:
— В юрту зайдите, ламбагай.
Андрейка вырвался от бабушки и бросился бежать. Там, в юрте, Дулма! Туда сейчас придёт хромой Бадма!
— Под кровать лезь! — закричал он с порога. — Скорей под кровать прячься! Хромой Бадма идёт!
Дулма шмыгнула под кровать и затихла. Андрейка сел на кровать и стал ждать.
Нянька забеспокоилась, заурчала. И, когда открылась дверь и вошла бабушка Долсон, а за ней хромой Бадма и дядя Куку, Нянька охрипшим, не своим голосом завыла и бросилась на Бадму.
Она тут же упала. От неожиданности и страха хромой Бадма открыл рот и завизжал по-женски.
Глаза его выпучились и неподвижно уставились на собаку. Он попятился к двери, но дорогу загородили дядя Куку, шофёр Миша, председательница Советской власти.
Нянька ухватилась за унт хромого Бадмы и не выпускала.
— Нянька, нельзя! Нельзя, Нянька! — упрашивала бабушка Долсон.
Но собака не обращала на неё никакого внимания.
— Андрейка, Андрейка! — умоляла бабушка.
— Скажи, степнячок, собаке, — спокойно проговорил дядя Куку.
Андрейка неохотно произнёс:
— Н-нно, Нянька! Иди, Нянька, ко мне.
Нянька отпустила унт, повернула к Андрейке голову и заскулила.
Она не могла сдвинуться с места.
Дядя Куку и шофёр Миша подошли к ней, подняли на руки и унесли на потник.
— Вот как ты не любишь этого человека! — удивлённо и даже с восхищением пробасил ветеринар. — Вот как ненавидит тебя даже собака! — закричал дядя Куку, обернувшись к Бадме.
Ещё никогда Андрейка не видел его таким сердитым. А дядя Куку наступал на Бадму:
— Почему ты выстрелил в собаку? Говори.
— Не стрелял я! — Бадма еле шевелил бледными толстыми губами.
— Врёшь, стрелял! Около
— Не стрелял я, — твердил Бадма.
— Врёшь, стрелял. Мы разрядили патрон. Вот что там было. Это же подвески от богов. И лебедя ты тогда ранил. Я из крыла у него достал такую же штуку. Ну? — Дядя Куку поднёс свою руку почти к самому носу хромого Бадмы, что-то показывая.
— Не знаю, ничего не знаю.
— Знаешь, всё знаешь, — от дверей юрты сказал Арсен Нимаев, проходя вперёд с каким-то незнакомым человеком в синей куртке.
Бадма испуганно посмотрел на них и сразу опустил плечи.
— Знаком с этим человеком? — спросил Арсен Нимаев грозно.
Бадма молчал. Отец обратился к матери Фиски-Анфиски:
— Я нашёл его. Ночью он напился, ночевал в колхозе «Красный партизан». Спасибо вот Чимиту Балдонову: мы на его машине быстро всё облетели.
И тут Андрейка увидел своего старого знакомого, чабана Чимита Балдонова, которого он встретил около дацана. Чимит вошёл сейчас в юрту в своём кожаном пальто и поздоровался со всеми. Андрейке он приветственно махнул коричневой перчаткой.
— Ну, рассказывай всё, — сказал отец, обращаясь к человеку в синей куртке.
— Что рассказывать? — нехотя, лениво протянул тот. — Виноват, и весь тут сказ.
— В чём виноват?
— В чём виноват, то уж ты видал. Не скроешь.
Нянька закипела в злобе, оскалила зубы на человека в синей куртке. Он отодвинулся от неё и воскликнул:
— Живая? Вот те на! А в собаку не я стрелял. С него спрашивайте. — Человек в синей куртке ткнул пальцем в сторону Бадмы.
Бабушка Долсон подошла близко к хромому Бадме и смотрела на него в упор, как на незнакомого.
— Вы, ламбагай, стреляли? В Няньку стреляли?
— Мама, — сказал Арсен Нимаев, волнуясь, — спросите этого человека. Его Щукин зовут. У него в багажнике машины два убитых лебедя лежат. Скажи! кто стрелял в лебедей?
— Чего за душу тянешь? Сказал: виноват, и всё тут. Одного я убил, второго Бадма убил.
— Зачем неправду говорил? — зло прошипел Бадма. — У меня ружья нет.
— Ружья-то у тебя нет, святой отец, — усмехнулся человек в синей куртке, — ружьё я всегда с собой привожу.
— Врёшь всё! Зачем врёшь?
— Я тебе покажу «врёшь»! — вдруг рассердился Щукин. — Каждую весну к тебе езжу, каждую осень езжу, и всегда лебедей вместе бьём. Я так скажут если попался, то нечего финтить да вывёртываться. За правду меньше спрос. Советская власть правду любит. — Он нахально оглядел всех и растянул рот до ушей, показав мелкие редкие зубы.
— Как вы хорошо знаете, что любит Советская власть! — насмешливо сказала мать Фиски-Анфиски.
— А то как же. На том стоим.