Поездка в Пемполь
Шрифт:
Рано или поздно она выскажется. И не хуже других.
Двое делегатов сцепились по поводу защитной обуви, то ли заказанной, то ли не заказанной одним из начальников цехов. Начальник по кадрам, который никогда не бывает в курсе ни одного дела, спокойно выжидает.
Секретарь профсоюзного комитета торжественно объявляет о необходимости пробить дополнительную дверь в помещении комитета.
— Не знаю, почему этой двери не существует, но причина, несомненно, есть. Двери не будет.
— Берегитесь, мсье Шапо, если откажете, мы сами ее пробьем!
Напрасные угрозы. Шапо абсолютно спокоен: они
Делегаты от административного состава никогда ничего не говорят и сидят с удрученным видом от начала и до конца.
Возникает важный вопрос.
— Рентгеновский аппарат неисправен. Многие легочные заболевания не были диагностированы во время медицинского обследования рабочих на предприятии.
— Аппарат проверен, мы не намерены его менять.
— Мсье Шапо, вы что, издеваетесь над здоровьем трудящихся? Если бы рабочие вас услышали, на заводе произошла бы революция.
Начальник по кадрам улыбается. Он отлично знает, что на завод просочатся слухи лишь о том, что собрание полностью провалилось, а это больнее ударит по делегатам, чем по нему. Ведь он-то не пойдет к рабочим давать им отчет о сложившейся ситуации. Он делает свое дело. Он полон понимания и сочувствия во время индивидуальных разговоров с теми, кто обращается к нему, минуя профсоюз. Он всегда отказывает, но очень вежливо, и рабочие считают его доброжелательным человеком. Он делает свое дело и плюет на все. Главное — оставаться спокойным, твердым и противостоять влиянию профсоюза.
Говорят о вакансиях.
— Сколько их предвидится? Известно ли вам, что многие рабочие имеют дипломы техников и свидетельства о специализации, и вы должны давать им работу, соответствующую их квалификации.
— Мы изучаем их дела, намечаются повышения, но сколько их будет, не могу вам еще сказать.
— А женщинам?
— Женщины, имеющие дипломы техников или механиков или еще какие-нибудь справки, могут добиваться соответствующих должностей.
— Вы увиливаете от ответа. Есть места, не требующие специальных знаний. С другой стороны, мы настаиваем, чтобы женщины, желающие получить профессию, могли иметь такую возможность.
— Этого нигде нет. Мы ведь не меценаты.
Когда набирают рабочих на конвейер, предпочитают эмигрантов и женщин.
Это женщины, которые «…оставляют после себя уборную, по свидетельству ответственных за раздевалки, в самом отвратительном виде».
Ну, а это уже недостойный выпад.
— Мсье Шапо, позвольте заметить вам, что и ваше поведение не слишком чистоплотно — с самого начала совещания вы швыряете окурки под стол и давите их на полу.
Так и вижу, как он обозлился. Ерзает своей огромной задницей по шаткому стулу. Авторитету его нанесен урон!
На заводе существуют все же должности, не согласуемые с начальником по кадрам, — это выборные делегаты от рабочих. Меня поместили в список профсоюзных активисток за мою глотку, в мою пользу говорили также кое-какие левые высказывания, а вообще-то для равновесия необходима была женщина-делегатка. Я поняла, что преимущества и обязанности делегата делают из него несколько обособленную личность. Профсоюз — это делегаты, а «обычные» члены профсоюза всего лишь болельщики. По мнению многих, быть делегатом — ответственность и честь, которую со всех точек зрения
Я отнюдь не воплощаю этого представления о благопристойной делегатке, рассудительной и уважительной. Я легко раздражаюсь. Нетерпелива. Медлительность активистов выводит меня из себя. Я не переношу бесполезных делегаций в префектуру. Если и впрямь нам нечего терять, кроме своих цепей, я хотела бы настоящей драки.
Ленин в галстуке, пристегнутом зажимом, тоже нервничает вместе со мной. Комедия длится чересчур долго. Необходимо на что-то решиться, если действительно хотят сдвинуть воз с места. Он подносит руку к щеке, как бы взывая о внимании. Он будет говорить. Нет. Нахмурив брови, молчит… Потом командует: «Пускай покончат с этой кронштадтской сволочью!»
Я заснула на собрании. Вытянувшись на розовом облаке, витаю над столами и направляю на заседающих пулемет, стреляющий зарядами ЛСД. [6] Мне хочется вытряхнуть всех из их грязной скорлупы.
У каждого своя забота. Двое толстобрюхих служащих изо всех сил стараются укрепить расшатанное сиденье стула шефа, а другой в это время, жеманно озираясь, брызжет слюной и вытирает пыль с ботинок Шапо.
Сам же Шапо, включив свой «Сонотон», связывающий его с кабинетом хозяина, затаив дыхание, слушает игривый рассказ о последней деловой поездке шефа в Японию. Шапо небось так и видит себя между двумя пиршествами, сдобренными имбирем, восхищается прелестями проворной гейши, наслаждается ее возбуждающими прикосновениями. Шапо багровеет и чувствует себя вполне созревшим для более высокого поста и чувственных услад.
6
ЛСД — наркотик.
Вскочив на стул, один из представителей профсоюза декламирует устав своей организации. Он изображает страстные ласки и время от времени шепчет: «Это — великолепная дама… Такая великолепная дама…»
Четверо делегатов в уголке играют в карты. Еще двое втихомолку чмокают друг друга. Старый комитетчик, переживший кучу забастовок, мастерит бумажных голубей и подбрасывает их с криком: «Лети!.. Нет, упал…»
Остальные покинули зал заседаний. Клаксоны, дудки, медные трубы, взрывы хохота… Появляется процессия рабочих. Беспокойная, свободная, веселая. Вот цирковой пролог, величайший из спектаклей мира!
Али обходит арену. Он ведет на поводке двух слюнявых техников и щелчками заставляет их прыгать сквозь огненный круг. Толпа аплодирует.
Дидье читает торжественные стихи, и от звука его голоса мигает освещение.
Эдвиж раскачивается в воздухе над нашими головами и хохочет, мы представляемся ей карликами.
Пятна и заплаты на синих комбинезонах превратились в звезды и кружева.
Все улыбаются, будто всамделишные.
В этом веселом кавардаке до меня доносятся слова: «дверь… Раздевалки слишком малы… Перевесить профсоюзные плакаты…»