Поездом к океану
Шрифт:
Когда-то давно он очень сильно ее любил. Тогда Юбер в это верил. Сейчас ему даже ее не хотелось. И значит, друг. Завтра утром он съест свой завтрак у тетушки Берты. Днем пообедает с брокером, договорившись о поисках покупателя на дом и чертову лавку. А вечером поужинает в вагоне-ресторане. Это прекрасно, что жизнь спланирована не далее, чем на сутки.
Мадлен — такая же, как он. А себя он не любит.
— Можно я останусь с тобой сегодня? — прошептала она. — Не хочу думать, будто бы мне приснилось, что ты здесь.
— И что ты скажешь своему мужу?
— Ничего не надо говорить. Фабриса до завтра не будет. Он кондуктор, ты забыл? Уехал.
— Вечерним поездом в Париж?
— Да.
— Значит,
Она рассмеялась, и ее смех напоминал то ли кашель, то ли лай по своему звучанию. Юбер и сам улыбнулся и невесомо поцеловал ее висок. Остаток ночи они просидели вместе на старом диване под двумя одеялами и грелись вином с пирогами. Пироги были мясные и очень свежие. Тетушка Берта передала: «Он такой худой, каким даже после плена не был!»
Будто бы она помнила, каким он был после плена! Тогда она была озадачена только Мадлен, которая почти что не жила. Теперь этот «маленький солдат» храбро рассказывал своему кузену, как помогает матери в отеле и больше уже не мечтает о консерватории. Отпелась. Зато стала очень много читать во время отсутствия Фабриса. Он ведь кондуктор, его сутками нет дома. И еще он брат доктора Беллара, который лечил ее после всего. Тут мать была непреклонна. Нет никакого «стыдно», нет никакого «позорно», когда из тебя течет, будто ты резаная свинья.
Да, Фабрис потом узнал про эту историю, но все же был добр к ней, и она очень любила его за это.
«Не так, как тебя тогда», — добавила Мадлен. И он снова понимал, о чем она говорит.
Еще она бормотала, что муж хочет сына, но «Господь пока не одарил их такой милостью», но они все же надеются. Как знать, возможно, рождение ребенка сделает ее мир светлее.
О своей службе Юбер ничего не рассказывал, да она и не спрашивала, чутко понимая, что об этом лучше молчать. Только одно позволила себе, потому что ей тоже нужно было знать: «Когда же они все перестанут?»
Но подполковнику Анри Юберу после того, как во Вьетбаке вырезали весь отряд, с которым он перемещался к командованию, а он сам чудом остался жив, но получил крохотный сувенир до конца своих дней, ответ на этот вопрос был уже не интересен. Потому, продолжая улыбаться ей и хмелея от крепкого вина из подвала тетки, он вполне жизнерадостно ответил: «Надеюсь, что никогда! Иначе мне нечем будет заняться на этом свете».
В следующий раз они увиделись с Мадлен только вечером второго дня, на вокзале. Она приехала проводить Юбера в Париж, где его уже ждали. И отдать коробку с обещанными четырьмя подарками, среди которых позднее, сидя в вагоне, он обнаружил кубинские сигары «Монте-Кристо», к которым привык у генерала Риво в Констанце, шерстяной шарф в красно-серую клетку, рамку со свадебной фотографией его родителей и красивую фляжку с плескавшимся в нем кубинским же ромом. Фляга была слишком дорогой для жены кондуктора. Наверняка экономила на чулках и пудре, дуреха. По воздуху кружили редкие снежинки и, ложась на землю, оживляли ее унылый цвет. И было по-декабрьски холодно, отчего «маленький солдат» прятал нос в меховом воротнике своего пальто. Там Анри увидал того самого Фабриса Беллара, который нашел их на перроне. Славный оказался малый, очень шустрый и, конечно, гораздо младше подполковника. Он обхватил жену за талию, пожимая Юберу руку, и желал удачи в деле Французского союза так, будто бы Анри был самым настоящим генералом и от него зависела эта война.
Париж, Франция, несколько дней спустя
Ох и ветер разгулялся в последний день года! Казалось, и голову унесет, если не придерживать ее вместе с форменной фуражкой. Прибывшие в тот день в столицу из других городов говорили, что шторм разыгрался везде от Эльзаса до Нормандии. Об этом болтал и шофер, который мчал подполковника Юбера по безлюдной в такую погоду улице. По всей Франции, мол, эта напасть. Но в Париже, конечно, хуже всего — вон как метет, заметает. И господину офицеру лучше бы подумать о том, что к утру будет совсем худо. Едва ли кто сунется его забирать, если дорог не станет вовсе.
Анри слушал и кивал. Даже отвечал что-то. Но добравшись наконец по широкой подъездной аллее до особняка Риво, из окон которого лился радостный праздничный свет, выдохнул с облегчением. И совершенно всерьез держал и голову, и фуражку, пробегая несколько метров под неистовыми порывами ветра и густым снегопадом к крыльцу. Несколько ступенек по лестнице с замысловатыми коваными перилами. Звонок в массивную резную дверь.
И вот он внутри. Свист воздушных потоков, стоящий в ушах, сменила музыка. Игра оркестра, доносившаяся из огромного зала на втором этаже, где генерал собирал гостей для встречи Нового года. Сладкий голос, немного похожий на Мари-Жозе[1]. Что-то танцевальное, без лишней сентиментальности. Пальто и головной убор у него забрали. Вместо них вручили черную маску домино. Его недоуменно приподнятая бровь. И шепот девицы, прислуживающей в темном коридоре: «Берите-берите! Распоряжение мадам Риво!»
Вечеринка предполагалась костюмированная. Об этом Юбер знал, но, как любое неугодное ему знание, собирался игнорировать. Между тем, большинство присутствующих мужчин либо в форме, либо во фраках. Некоторые — в смокингах. Разнообразие же вечерних туалетов дам — воистину поражало. Неизменными были только маски, которые Симона Риво обязала надеть всех гостей без исключения. Ей безудержно хотелось праздника. Ей после Германии почти все время хотелось праздника.
Музыка и правда была живой. Шампанское подавали, не считая бутылок. До ужина еще не добрались, но пока рано. Вся ночь впереди. Сейчас положено танцевать. Они и танцевали все вокруг, как будто бы из мира Мадлен, тетки Берты и кондуктора Фабриса Юбер угодил в какой-то совершенно другой. И подобные встряски его изрядно веселили.
— О! — раздался неподалеку счастливый рев Грегора Риво, чья душа, похоже, не выдерживала того ритма, в котором пили окружающие, и его несколько развезло. — А вот и наш герой! Господин подполковник, идите сюда, мы с вами еще не здоровались! Черт! Я чуть не пропустил вас в этой проклятой маске!
Юбер обернулся.
Многое познается в сравнении.
Благословенные дни Констанца, когда он с ума сходил от безделья, сменились этими — с осколком в груди и пьяным генералом. Впрочем, Анри и сам намеревался надраться. Так, ему казалось, хоть немного легче дышать.
По мере того, как он приближался к чете Риво, генерал продолжал балагурить, а его Симона в нарядном черном платье, расшитом по лифу блестками, похлопывала супруга по мундиру, на котором посверкивал Орден Почетного легиона. Других наград тоже хватало, они блестели, хорошо начищенные, и, несомненно, бесконечно радовали генерала, как детей радуют игрушки. К собственному же «лому», коего тоже накопилось порядочно, Юбер относился философски. Самый главный кусок железа он носил в себе.
— Господа! — пробасил генерал тем, кто были поблизости и кто мог его слышать, вопреки играющей музыке — а голос у него был поистине генеральский. — Позвольте представить вам ветерана Сопротивления, героя Хюэ, надежду французской армии и моего близкого друга — подполковника Анри Юбера. Запомните это имя — наверняка еще придется услышать!