Поездом к океану
Шрифт:
Анри тяжело выдохнул жар воспоминаний. Оконное стекло, от которого он не мог отлепиться, нагревалось от этого жара. С крыльца, держась за кованые перила, сбежала Аньес. Подошла к автомобилю. Вскинула голову, чтобы увидеть его. Черт его знает, разглядела ли в этой проклятой темноте. Но самое главное, когда она садилась в машину, ему вдруг показалось, что в свете ночных фонарей она и сама — будто источник света.
Больше она не приходила и не звонила.
Впрочем, он и не ждал. И следующие недели проживал в своей рутине, не поднимая из нее головы, чтобы не взвыть от усталости, и нагружая себя с каждым днем все сильнее — чтобы некогда было эту
Последние дни января пробежали, толкаясь, один за другим и слились в его воспоминаниях. Февраль потянулся долгими часами будто бы одного бесконечного дня. Иногда он выныривал из него на мгновение и думал, что случившееся ничего не значит. И что он может спокойно жить дальше, не вспоминая и не терзая себя сожалениями. И уж тем более, не позволяя себе сомнений.
Внешне его распорядок не изменился вовсе.
Утром он завтракал в столовой в компании нескольких постояльцев, пил кофе под чтение вслух газеты господином Турнье и веселился, разглядывая его супругу, которая то и дело бросала на него непозволительные для замужней женщины взгляды. Потом выходил из дому, где его неизменно встречал шофер, и уезжал в форт. Там он торчал почти что до ночи, возвращаясь в Париж лишь тогда, когда большинство людей давно уже спали.
В конце января в «Le Parisien lib'er'e» вышел номер с его портретом. Этот выпуск был встречен рукоплесканиями в пансионе за очередным завтраком. Турнье пожимал ему руку, произнося речь о том, какая честь давать кров герою, вроде него, но на стоимости услуг это никак не сказалось. Впрочем, мадам Турнье довольно быстро подсуетилась, взявшись стирать его вещи. А уже к концу февраля — бегая поздними вечерами к Анри в комнату тайком от мужа, когда тот уезжал навестить свою мать в Мюлуз. Сначала под предлогом праздного разговора, ведь ей так скучно в одиночестве и бесконечных хлопотах, но скоро — очутившись на его кровати, матрас которой, несомненно, все еще помнил о маленькой бретонке из Требула. Но таков уж был закон Анри Юбера — он не отказывался от того, что ему перепадало, а повода выпроваживать мадам Турнье не видел вовсе. И очень скоро убедился в том, что, доставляя некоторые проблемы с дыханием, осколок не причиняет настоящей боли. Все — самообман. В действительности мучительный жар за грудиной вызывает одна только Аньес.
И это отнюдь не последствие акта соития.
Кроме прочего, в ту зиму решился вопрос с его наследством. Где-то среди февральского бесконечного дня, который, начавшись первого числа, никак не желал заканчиваться, подполковнику Юберу пришла телеграмма от брокера, которого он нанял в Лионе. Наконец-то нашелся покупатель. И, что к лучшему, потому что не приходилось ждать еще, тот был заинтересован и в доме, и в помещении булочной.
И это было единственное событие, хоть как-то выделявшееся в общей череде серых и безликих происшествий, когда в небольшой подполковничьей комнате валялся выпуск газеты, на главной странице которой белозубо сверкала его улыбка. Не под Аркольским мостом, а в кафе «У приятеля Луи». Снимок и впрямь вышел хорошим.
Поездку домой для заключения сделки Юбер задумал осуществить в марте. Тетушка Берта в своих бесконечных письмах, которые строчила по одному в неделю, продолжала уговаривать его не торопиться с решением, но о чем было спорить, если к тому времени Анри все решил уже окончательно? И ждал только окончания зимы, чтобы хоть ненадолго вырваться из Парижа — как знать, может быть, хотя бы мысли прояснятся. Смена воздуха должна подействовать хоть как-нибудь отрезвляюще. Надежды же успокоиться он не питал никакой. Если уж за два года так и не сумел, о чем теперь говорить?
Анри тонул. Его засасывало в воронку, из которой не выбраться, как ни греби. И хотя он все еще сопротивлялся, знал заранее, насколько сопротивление бесполезно. Вот-вот от нехватки воздуха лопнут к черту легкие. Вот-вот от холода околеешь.
И каждый час, каждую минуту… он скучал по ней. Даже тогда, когда ему казалось, что все не так уж плохо и вполне себе можно жить. А потом делал следующий шаг, и вдруг оказывалось, что жить-то как раз и невозможно.
Их следующая встреча с Аньес случилась нежданно и так, как он совсем не предполагал. В феврале Юбер отправил очередную группу военных журналистов из форта согласно их назначениям, включая капрала Жюльена Эно де Тассиньи. Тот, к своему возмущению и искреннему недовольству, отбыл в Алжир. Армия не предлагала ему других условий. Либо контракт в Алжире, либо совсем ничего — исключение из состава вооруженных сил и разрыв едва заключенного контракта. Пойти на это несовершеннолетний юноша ожидаемо не мог. Как же! Ведь даже отец скрепя сердце подписал разрешение на службу!
Словом, славное дельце провернул Юбер совершенно без неприятных последствий. Иметь в друзьях человека, вроде Антуана де Тассиньи, лучше, чем во врагах, тем более, когда это совсем ничего не стоит. Дружба их была скреплена обедом с бутылкой хорошего вина в ресторане довольно мрачным зимним днем, в который под ногами продолжала чавкать грязь, а на голову падала противная морось.
Когда господин де Тассиньи заявился к нему в форт и утащил в Париж, с таинственным видом сообщив, что у него, дескать, есть интересное предложение, которое непременно нуждается в обсуждении, Юбер и предположить не мог, о чем пойдет речь. Но после слов благодарности за помощь с Жюльеном помощник Шумана его действительно озадачил и удивил.
— Что вы скажете о том, чтобы заняться организацией обеспечения армии в Азии, господин подполковник? — спросил он сразу, в лоб и без лишних предисловий за первым же бокалом вина и вместо тоста.
— Что вы, господин де Тассиньи, в очередной раз предлагаете мне перспективу, от которой будет затруднительно отказаться ввиду глубокого уважения к вам, — точно так же в лоб ответил Юбер.
— Вы вольны поступать как считаете нужным, но я предлагаю вам настоящее дело в отличие от того, чем вы занимаетесь. Кому как не вам известно, насколько важны поставки в Индокитай на сегодняшний день, поддержка армии из тыла.
— Сейчас вы выражаетесь очень похоже на генерала Риво, когда он убеждал меня принять пост в КСВС, — рассмеялся Анри. — Тогда мне даже показалось, что нет ничего важнее кадровой политики в подборе щелкоперов для крепкого сна и армии, и мирных граждан. И вместо этого я утонул в бумагах.
— Я предлагаю вам спасение от бумаг! Вы хорошо знакомы со спецификой Вьетнама и способны стратегически мыслить. Такое заключение о вас дали лица из командования, которым у нас нет оснований не доверять. Именно этот ваш талант нам и хотелось бы использовать.
— «Вам»? — уточнил Юбер, поведя бровью.
— Нам, нам. Мы тонем в этой чертовой войне, как в болоте. Генерал Блейзо[1] быстрого чуда не совершил, не сегодня — завтра его сместят. А вы и сами понимаете, чем дольше это тянется, тем меньше у нас надежды выйти из всего с честью.
— Значит, будем выходить без чести, господин де Тассиньи, — довольно равнодушно пожал плечами подполковник. — Еще пару таких лет, и мы сами перекрасимся в красный и с радостью отдадим все, что имеем, Китаю.