Поездом к океану
Шрифт:
— И тем не менее, — продолжил Лионец, — не вижу повода не познакомиться заново.
— Господин подполковник, не смущайте даму! Вы обедали с де Тассиньи, вот к нему и возвращайтесь, если срочного ничего нет! — снова раздался голос Риво, который, вероятно, подшучивал, и Юбер выпустил руку, до этого момента удерживаемую — для себя, не отдавая. Встретились их глаза. Эту? Эту смутить нельзя! Уж во всяком случае, не в том смысле, в каком предполагал генерал — совершенно пустоголовое существо.
Которому, похоже, улыбнулась удача. Не на войне — хоть с женщиной.
— Ну, если так, то всего доброго, — широко улыбнулся Юбер. — Рад был встрече.
— Я тоже рада, — хрипловато
Воздух, сделавшийся таким плотным, что, казалось, вот сейчас его можно только ножом резать, с трудом и великой тяжестью наполнил его раненые легкие. Юбер вновь кивнул, выговорил: «Это взаимно», — развернулся и ушел за тот столик, который занимали они с де Тассиньи.
О чем говорили потом, Юбер почти уже не понимал. Чувствовал только, что еще немного, и впадет в бешенство, если немедленно не предпримет хоть что-нибудь. Он с самого начала знал, что означали ее слова «для нас обоих было бы лучше, если бы ты согласился». С самого начала знал, но не давал себе вспоминать и думать, потому что знание это свидетельствовало о его зависимости. От Аньес. Которая чему-то смеется за его спиной, а на ее голос и ее смех настроено все внутри него так сильно, что волосы на затылке почти что дыбом встают от мысли, что она обедает с Риво, что она молода, гораздо моложе генеральши, красива и готова приобщить старого идиота к «маленьким радостям» в собственной постели. Ради удовольствия быть подстреленной в Индокитае.
Что творится в мозгу этой сумасшедшей женщины?!
Правду про нее говорили в Ренне?
Правду ли?!
Когда Юбер видел ее перед собой, это переставало иметь значение. Он верил ей.
И он хотел ее. Как Риво, как шеф из газеты, как «кто-то» из гестапо. Пусть хоть все его отделение. Господи, как он ее хотел! А она отменно этим пользовалась.
Понимала, что делает с мужчинами ее низкий голос и легкое пришептывание в конце фраз. И была слишком хороша для них для всех.
Когда подполковник Юбер уходил из ресторана вместе с де Тассиньи, только присутствие последнего удержало его от того, чтобы не подойти к столику генерала снова и не уволочь оттуда Аньес — даже и силой. Потому что он видел, сознавал, что будет после обеда. Они шли к выходу, де Тассиньи свернул к Риво, чтобы поздороваться и соблюсти приличия. Юбер же заставил себя шагать к гардеробу.
А едва оба оказались на улице, де Тассиньи негромко предложил:
— Давайте я подвезу вас. Неважно выглядите. Рана, поди, беспокоит?
— Благодарю вас, но я вполне здоров, — сдержанно ответил Юбер. — С большим удовольствием пройдусь немного. Да мне и не далеко.
За столько времени выдался свободный день.
За столько времени он впервые увидел Аньес.
Сколько времени может понадобиться, для того, чтобы все это прекратилось?
Сначала он шел по улице, пока не обнаружил себя возле Аркольского моста, глядящим на реку. Льда почти уже не было. Как-то быстро отпускала зима. А вода вот стояла на месте, не двигалась, будто совсем в ней течения не было. И казалась такой черной, такой грязной, что и смотреть неприятно. У Аньес радужки серые, но словно вмещают в себя все цвета, переливаясь ими, оживая ими, отдавая их миру — как океан. А Сена, такая похожая на него, — поглотила всю радость мира.
И железные фермы моста больше уже не были изменчивыми под солнечными лучами. Чепуха — солнца и не видать! Странно это, когда в морозный январский день есть тепло и свет, а сейчас, накануне весны, такой мрак среди дня.
После Юбер подумал, что лучше бы воспользовался предложением де Тассиньи и уехал домой. Дома… дома он мог бы выпить рюмку какой-нибудь дряни из бара месье Турнье и завалиться спать. Либо, если повезет, воспользоваться не только баром, но и женой этого щедрого господина. Либо послать все к черту и весь вечер, а потом всю ночь до утра читать. У этого идиота еще и неплохая библиотека имелась, к которой у жильцов особого интереса не возникало, но, если кто просил, тот разрешал ею пользоваться.
А можно вернуться на службу, и тогда совсем не пришлось бы думать. И шагать куда глаза глядят, не давая дурной боли в ноге хоть немного его переломить. Он дышит воздухом. Пока там Аньес с Риво — он дышит воздухом. Ему надо дышать.
На ночь генерал у нее не останется. Он добропорядочный семьянин. Он вернется к жене. Значит сейчас? Или еще не сегодня?
Может быть, и нет ничего. Может быть, ему показалось. Ведь и правда — была же она на той вечеринке.
А на скольких вечеринках был он сам? В доме Риво, в Констанце. По пятницам, когда Симона, делая вид, что ничего не происходит, удалялась на второй этаж отдыхать. Офицеры французской зоны оккупации так отдыхали после службы в те ненавистные, окаянные вечера — с выпивкой, картами и шлюхами. И сигары в генеральском доме водились самые лучшие, какие только можно достать.
Юбер судорожно глотнул и обнаружил себя на мощеной брусчаткой улице. Справа от него, чуть задев локтем и коротко извинившись, торопливо пробежал невысокий паренек и рванул через дорогу. Слева — девчонка с лотком на длинном ремне через шею продавала выпечку, выкрикивая усердно и громко: «Сладкие пироги и бриоши от месье Гиймара! Плетеные булочки, вкуснее, чем в Меце! Горячие еще! Только из пекарни! Саварены с абрикосовым джемом! Птифуры с розовым и шоколадным кремом! Клянусь, лучше вы ничего не едали!»
И вокруг — люди, множество людей, которые все куда-то шли мимо девчушки, надрывавшей и шею, и голос. За гроши ведь стоит, мерзнет со своим нарядным лотком. Не думая, Юбер двинулся к ней. Не иначе скупить продукцию этого безмозглого месье Гиймара, выгнавшего ребенка на холод. Будет чем порадовать семейство Турнье — скормят своим постояльцам на завтрак.
Прямо перед ним, чуть обгоняя и старательно обходя, прошла женщина в теплом кремовом пальто и аккуратной шляпке и оказалась перед малолетней торгашкой чуть раньше него. Что-то негромко спросила, ткнула пальцем в лоток. Еще через несколько минут она ловко подхватила из проворных рук девчонки внушительный бумажный пакет с выпечкой и, расплатившись, пошла дальше по улице. Юбер еще недолго, пока она не скрылась за углом ближайшего дома, смотрел ей вслед. А потом, будто опомнившись, что было духу рванул следом, странно испугавшись, что она совсем потеряется из виду.
Ему повезло — за углом людей не было. И эта — шла одна. В удобных практичных ботиночках, по одежде — ни морщинки, ни складочки, вся такая… правильная, что у него аж рот перекосился, будто поел кислого. Впрочем, ему мало времени понадобилось, чтобы понять, что эдак он сейчас улыбается. Улыбки и такими бывают тоже.
А потом Юбер взял, да и выкрикнул ей вслед на немецком:
— Фрау Леманн! Вот так встреча!
Если она и замешкалась, то он едва-едва успел уловить. Но и быстрее не припустила. Шаг был прежним, почти чеканным. «Умница, Маргарита!» — мысленно похвалил Юбер и, теперь уже вслух хохотнув, прибавил ходу и догнал ее, преграждая дорогу. И наслаждаясь выражением совершенного испуга на ее хорошеньком личике, ставшем, вроде бы, еще лучше, чем он помнил. Она немного поправилась, и ее белая кожа, казавшаяся раньше почти болезненно бледной, теперь походила на мрамор и будто светилась изнутри.