По-настоящему удивительна та быстрота, с которой нашей культуре удается преодолеть пропасть «потерянных» столетий, что со всей очевидностью демонстрирует жизнеспособность языка, подобно мощному потоку грунтовых вод упорно проторяющего себе путь под политической пустошью. На мой взгляд, для понимания огромного усилия, совершенного деятелями каталонской культуры в поисках утраченного времени, весьма выразительным, хотя и неоднозначным, могло бы быть сравнение с английской и русской литературами: первыми авторами, творчество которых ознаменовало собой наступление эпохи каталонского возрождения были поэты Жасинт Вердагэ (1845–1902), сыгравший роль первопроходца, как Уолт Уитмен или Пушкин, и Жуан Марагаль (1860–1911), ставший нашим Томасом Харди. Русский эквивалент подобрать сложнее, но я, пожалуй, склоняюсь к такому прозаику, как Чехов. Как и великий английский поэт на своем языке, Марагаль переносит каталонскую поэзию из XIX столетия в XX. Поэт Жузеп Карнэ (1884–1970) – это своего рода Джон Бетжемен или Валерий Брюсов, Карлес Риба (1893–1959) вполне мог бы взять на себя роль одновременно Николая Гумилева и Осипа Мандельштама, а в какой-то степени и каталонского Томаса Стернза Элиота, только гораздо менее авангардного, Жуан Салват-Папасейт (1894–1924) мог бы быть нашим Рупертом Бруком и одновременно Владимиром Маяковским. Наконец, Жузеп Висенс
Фош (1893–1987) занял бы нишу Эзры Паунда и в определенной степени Бориса Пастернака периода увлечения символизмом.
На протяжении сорока тяжелейших лет франкистской диктатуры, наступившей после поражения республики в гражданской войне, все, что касалось национальных каталонских институтов, языка и культуры, подавлялось самым жестоким образом. Однако мрачной фашистской Испании, вышедшей победительницей в братоубийственной схватке, не удалось уничтожить национальное самосознание каталонского народа: культурный импульс Ренашенсы, вопреки всем в высшей степени неблагоприятным условиям этого периода, продолжал оказывать влияние на литературную действительность Каталонии. Каталонская поэзия отнюдь не пришла в упадок, как можно было бы предположить, а напротив, оказалась удивительно жизнеспособной; более того, в ней возникли фигуры поистине глобального масштаба, способствовавшие ее окончательному возрождению. Основными поэтами, внесшими свою неоценимую лепту в литературный процесс того времени, помимо Карлеса Рибы и Ж. В. Фоша, которые продолжали творить, были Салвадор Эсприу (1913–1985), творчество которого исполнено суровой силы Филипа Ларкина или Анны Ахматовой периода «Реквиема», Жуан Виньоли (1914–1984), которого можно сравнить с такими фигурами, как Роберт Грейвс или Марина Цветаева, Габриэл Ферратэ (1922–1972), чье творчество напоминает нам Шемаса Хини, возможно, с некоторыми отголосками поэзии Эдгара Ли Мастерса или Сергея Есенина.
С Габриэла Ферратэ, Сальвадора Эсприу, Жуана Виньоли и Микела Марти-и-Пола начинается поколение поэтов, родившихся в XX столетии, однако еще до гражданской войны; их детство прошло под знаком раскола общества и братоубийственной бойни. Остальных авторов, представленных в настоящей антологии, мы можем назвать современными поэтами; за исключением Марии Мерсэ Марсал и Микела Бауса, ушедших из жизни достаточно молодыми, они здравствуют поныне. Это поэты, которые сначала росли в послевоенном мире жесточайших франкистских репрессий, мрачном, закрытом, полицейском государстве, а затем жили в условиях диктатуры, которая, надо сказать, так до конца и не изжила себя в нашем, ныне демократическом, обществе. Все эти поэты, как, впрочем, это происходит во всем мире, сотворили себя сами, выбрав по своему вкусу то или иное из творческих направлений, предлагаемых мировой поэтической традицией. Если мне будет позволено личностное сравнение, то я как поэт ощущаю себя современником испанца Франсиско Бринеса, американца Филипа Левайна или русских Евгения Евтушенко, Беллы Ахмадулиной и Иосифа Бродского. И вряд ли я смогу сказать, каким поэтам я в большей степени обязан своим литературным формированием и поэтической жизнью: Жуану
Марагалю и Жуану Виньоли, творившим на моем родном языке, Томасу Харди и Филипу Ларкину, писавшим на английском, или же русским Анне Ахматовой, Евгению Евтушенко…, а может быть, тому стихотворению Владимира Маяковского, которое я с юности ношу в своем сердце: «Товарищу Нетте, пароходу и человеку».
Сайт Жует Десеерн, январь 2014 г.
Ж. Маргарит
XII–XV века
Беренгер де Палоу
«Мне любы веселье и пенье…»
I
Мне любы веселье и пенье,и радость быть с дамой моей,которая мне всех милей,с которой познал упоенье;она обладает ключамиот дивных сокровищ – сей кладнадежные стражи хранят.
II
Поистине мне – наслажденьевассалом быть, преданным ей,внимать сладким звукам речей,любое исполню веленье,чтоб только угодным быть даме;но встречу неласковый взгляд, —и жизни уже я не рад.
III
В каком бы я ни был смятенье,спешу к своей даме скорей,увижу ее – и сильнейя к ней ощущаю влеченье,ее прославляю стихами,она – идеал, и наврядменя в льстивой лжи обвинят.
IV
Прекрасна она, без сомненья,всех женщин стройней и нежней,учтивей, скромней и умней,я страсти смирил нетерпенье,ее упиваясь речами,коль с ней я расстался, – закати ночь мне о ней говорят.
V
Услышьте мое откровенье,подруга, что мне всех нужней:в любви признаваясь своей,не верю в свое пораженье,а верю: любим буду вами,меня, что к вам страстью объят,одарите счастьем стократ.
«Ах, дама прекрасна лицом…»
I
Ах, дама прекрасна лицом,прекрасней не сыщется стана,а голос звенит ручейком,прельщающим нас постоянно,когда бы мольбам моим внять захотела,то сердцем моим навсегда б завладела,но я ведь, увы, убеждался не раз,что страсти огонь в ее сердце погас.
II
Любви ей язык не знаком,хотя и поем неустанномы все ей о чувстве своем;да, ведомо нам безобманно:не любит она; но настолько умелоскрывает бесстрастность свою, что всецеломы – слуги ее, и отрадой для нас —уйдя от нее, к ней вернуться тотчас.
Гильем де Кабестань
«Когда впервые вас я увидал…»
Когда впервые вас я увидал,то, благосклонным взглядом награжден,я больше ничего не возжелал,как вам служить – прекраснейшей из донн.Вы, Донна, мне одна желанной стали.Ваш милый смех и глаз лучистый светменя забыть заставили весь свет.и, голосом, звенящим, как кристалл,и прелестью бесед обворожен,С тех самых пор я ваш навеки стал,и ваша воля – для меня закон.Чтоб вам почет повсюду воздавали,лишь вы одна – похвал моих предмет.Моей любви верней и глубже нет.Я к вам такой любовью воспылал,что навсегда возможности лишенлюбить других. Я их порой искал,чтоб заглушить своей печали стон,едва, однако, в памяти вы встали,и я, в разгар веселья и бесед,смолкаю, думой нежною согрет.Не позабуду, как я отдавалперед разлукой низкий вам поклон,—одно словцо от вас я услыхал —и в горе был надеждой окрылен.И вот, когда доймут меня печали,порою радость им идет вослед.Ужели ей положите запрет?Снося обиду, я не унывал,а веровал, любовью умудрен:чем больше я страдал и тосковал,тем больше буду вами награжден.Да, есть отрада и в самой печали…Когда, бывает, долго счастья нет,уменье ждать – вот весь его секрет.Ах, если б другом вы меня назвали!Так затрепещет сердце вам в ответ,что вмиг исчезнет всех страданий след.
«Я сердцем таю…»
Я сердцем таю,забыв весь мир порой,воображаювас, Донна, пред собой.Стихи слагаюя только вам одной,изнемогаю,томим своей мечтой.Как от любви бежать?Где б ни укрылся, глядь,любовь уже опятьмной овладеть готова.Отверженный сурово,вновь стану воспеватьваш нрав, красу и стать.Я почитаюлюбви завет святой,не уступаюя прихоти пустой,о вас мечтаю,не нужно мне другой.И счастье знаю,и одержим тоской.О Донна, вам под статьна свете не сыскать!Так мог ли вам даватья клятвы суеслова!Нет, не забыть былого,и невозможно снятьс себя любви печать.Зачем другогоискать в чужих краях?Блеск жемчуговыйв смеющихся устах,груди шелковоймерцанье при свечах —все это сновапредстанет в светлых снах.(Коль так я б верен былЦарю небесных сил,меня б он в рай пустил…)Всех донн других объятьяза ваш поклон отдать янемедля бы решил —так ласков он и мил.Дня прожитогоне помню, чтоб во прахне падал сновапред вами я в мечтах.Одно бы слово,чтоб я по вас не чах!Огня б живого,любви у вас в очах!Ужель за весь свой пылее не заслужил?А иначе бы жил —немало, как собратья,даров бы мог собрать я.О них я не тужил:ваш дар меня манил.чтобы страдать яне стал еще сильней,чтоб мог стяжать янаграду стольких дней,к вам шлю заклятье —мольбу любви моей.Пусть без изъятьявы всех вокруг щедрей,но, Донна, буду радодной лишь из наград,она мне во сто кратдругих даров дороже.А коль желанья тожеи вас ко мне стремят,блаженству нет преград!Могу ль не знать я,кто в мире всех милей!Могу воздать яи славу только ей.Лицеприятьянет в похвале моей.Нет вероятья,чтоб стал я холодней.Дары волхвов назадя все верну подряд —пусть только подарятмне дар, ни с чем не схожий:пусть, этой нежной коживпивая аромат,уста мои горят!Касаясь нежной кожии поцелуи множа,о милая, чего жеуста не посулят —и правду возвестят!Раймон! Ну до чего жея духом стал богат,вкусив любви услад!