Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой
Шрифт:
– Да мы тоже вояки – ввалились как к теще на блины, – подал голос от завалинки Фомичев.
– Расслабились, – резюмировал Марков, обводя взглядом своих бойцов. – Больше никакой самодеятельности с подобными поездками. Война еще не закончилась.
А про себя капитан добавил: «И я тоже хорош!»
Между тем Паша-Комбайнер поставил запаску вместо пробитого колеса. Быков, взобравшись на передний бампер, подняв крышку капота, осмотрел моторный отсек. Спрыгнув, с увлечением побежал в кузов за инструментами, довольно мурлыча себе под нос: «Аккумулятор цел». Ефрейтор разложил перед машиной набор ключей, снова сбегал в кузов, открутил откуда-то несколько болтов разного размера. Из дверного проема хозяйского сарая надергал пакли, намотал ее на болты и вкрутил их в те места, где радиатор пробили пули. Сбегал к колодцу, принес воды. Через оказавшуюся
– Можно ехать, товарищ капитан!
Тело старшины положили ближе к кабине. Остальные разведчики уселись вдоль бортов. Оружие держали на изготовку. Куценко с поросенком поместился у заднего борта. Вконец ошалевший свин метнулся было по кузову в сторону кабины, но сержант отходил его несколько раз со всего размаху упряжью по щетинистой спине, приговаривая:
– Я тя, у-ух!
Фомичев посмотрел на накрытого плащ-палаткой товарища, потом перевел взгляд на Куценко с поросенком. Ничего не сказал, отвернулся. Куценко, перехватив его взгляд, поскреб ногтями небритый подбородок и отчаянно с ноги заехал напоследок поросенку в пузо. Тот хрюкнул и забился под лавку. Грузовик покинул злополучный фольварк и выехал на знакомый проселок. В кабине Марков стянул с головы пилотку, повертел в руках. Головной убор был пробит пулей и обожжен на самой маковке. Марков и не почувствовал в горячке боя, когда это произошло. Вытащив из-за отворота той же пилотки плоскую картонку с иголкой и ниткой, аккуратно расправил края головного убора на колене и принялся штопать дырку, раскачиваясь в такт движению машины. Быков покосился на капитана и только молча покачал головой…
Через пару часов вернулись в городок. Оставленный лейтенантом Чередниченко на площади у ратуши боец проводил их на уютную тенистую улочку с симпатичными двухэтажными особнячками. Визжащего поросенка сержант Куценко уволок через просторную кухню на задний двор. В переднюю вышла хозяйка, статная женщина лет пятидесяти. Накрахмаленный передник, плотно сжатые губы, настороженный, но в то же время исполненный достоинства взгляд. Марков козырнул хозяйке, поздоровался по-немецки и демонстративно замер у порога. Женщина подняла глаза на немолодого, но подтянутого офицера с безупречной выправкой, пристально поглядела на него несколько секунд и, сделав какие-то выводы для себя, слегка наклонила голову, произнеся «вitte». Пропустив хозяйку вперед, Марков вошел вслед за ней в гостиную. Сразу же бросились в глаза две фотографии над камином. На одной был запечатлен серьезный полковник одних примерно с Марковым лет в общевойсковой форме вермахта. На другой – улыбающийся молодой человек в кителе и фуражке люфтваффе, с белокурой плойкой волос, выбивающейся из-под козырька. «Муж и сын», – сразу же отметил про себя Марков. Хозяйка, перехватив его взгляд, даже не сделала попытки отвести глаза. Сложив кисти рук на переднике, она всем своим видом словно говорила – что есть, то есть. Из этой немой сцены однозначно следовало, что фотографии в подобранных со вкусом рамках орехового дерева остались на своих видных местах преднамеренно. Марков объявил женщине, что некоторое время он и его подчиненные будут квартировать в ее доме. Затем осведомился, где располагается городское кладбище.
– Кладбище? – удивленно переспросила хозяйка. Не понять хоть и слегка старомодного, но прекрасно поставленного в свое время немецкого Маркова она не могла и была удивлена именно характером вопроса.
Капитан попросил подробно объяснить ему туда дорогу. Женщина рассказала. Поблагодарив, Марков инстинктивно закончил разговор легким полупоклоном, чем снова вызвал пристальный взгляд хозяйки. Уже выходя из комнаты, машинально задержался еще перед одной настенной фотографией. На ней статный молодой лейтенант в кайзеровском мундире и пикхельме с достоинством облокотился о спинку резного готического кресла. В кресле сидела, склонив голову, красивая девушка в белом платье
– Извините, – поспешно сказал Марков и вышел на улицу.
С заднего двора на кухню ввалился сержант Куценко. Зашвырнул в раковину окровавленный нож. На дворе стояла тишина – с поросенком было покончено. Свин даже не пикнул.
– А ну, мамаша, дай пройти. – Вытерев грязные окровавленные руки о висевший на крючке кухонный передник, сержант протиснулся между немкой и лейтенантом Чередниченко. Хозяйка так и остолбенела, уставившись на передник, и, казалось, потеряла дар речи. Чередниченко поспешил следом за сержантом.
– И чего товарищ капитан с ней возится? – закуривая трофейную сигарету, произнес Куценко.
– Старая школа, – уважительно произнес Чередниченко.
– Да уж, давно заметил. – Выпуская дым через нижнюю губу, покивал в ответ сержант и значительно поглядел на собеседника. – Ладно, пойду гляну, где у этой ведьмы сковородки…
Чередниченко всплеснул руками и прыснул беззвучным смехом в собранные лодочкой к лицу ладони.
Городское кладбище располагалось на живописном холме. Снаружи по периметру каменной оштукатуренной ограды были посажены вековые дубы. Грузовик подогнали прямо к кованым чугунным воротам. Куценко сам попросил оставить его на хозяйстве. Проводив отъезжавший от особняка «Опель», сержант отвинтил крышку трофейной фляги в суконном чехле и, сделав приличный глоток, отправился на кухню. Остальные разведчики были сейчас тут, на кладбище. В маленькой мастерской, совмещенной с домиком кладбищенского смотрителя, обнаружили свежеструганый сосновый гроб. Немец-старик в клетчатом пледе, наброшенном поверх потертого пиджака, указал место и отошел на приличное расстояние. Понурая овчарка, такая же, наверное, старая по собачьим меркам, как и ее хозяин по человеческим, медленно подошла к смотрителю и устало улеглась у его ног. Старик маячил в отдалении, худой и прямой, как палка, все время, пока солдаты копали могилу. Старшину похоронили рядом с роскошным надгробием из черного мрамора, под которым, судя по надписи, уже сорок лет покоился некий Курт Майер.
«Мужу, отцу, дедушке и прадедушке», – перевел лейтенант Чередниченко, бравший у Маркова уроки немецкого.
– Ого, восемьдесят лет прожил! – позавидовал Курту Майеру Пашка Клюев, прочитав даты жизни на обелиске.
– Старшина в два раза меньше, – буркнул Фомичев, надписывая химическим карандашом фанерную табличку.
– По нынешним временам неплохо, – философски заметил Быков.
– Да чего ж хорошего?! – подивился молодой солдатик Вася Бурцев.
– А ты попробуй, проживи, – как эхо, отозвался Быков. И, отвернувшись, начал вычищать о цоколь прихваченную с грузовика большую саперную лопату.
– А чего, и вправду не так уж и плохо, – неожиданно принялся развивать тему Фомичев. – Не без вести пропал, и то слава Богу. Семья хоть денег получит. Да еще и схоронили в гробу…
– Ему без разницы, – обронил кто-то.
– Это точно. Только неизвестно, как и где нас зароют. – Фомичев воткнул готовую табличку в свеженасыпанный холмик. Оглядел всех собравшихся и добавил: – Да и зароют ли вообще…
– Харе, Игнат, и без тебя тошно, – раздался голос еще одного из разведчиков.
На обратном пути Чередниченко практиковался в иностранном языке путем чтения надписей на надгробиях. За немецкими фразами обычно тут же следовал в исполнении лейтенанта перевод.
– «Der Tod findet schon eine Ursache», – прочитал Чередниченко на одном из надгробий ближе к выходу. – Это что значит, товарищ капитан?
– «Смерть уже ищет причину», – машинально с ходу перевел Марков.
Разведчики остановились как вкопанные. Паша-Комбайнер поперхнулся и закашлялся. Фомичев судорожно сглотнул. Вася Бурцев быстро-быстро захлопал глазами.
– Давай, лейтенант, завязывай, – глухо проговорил Быков и, шагнув за ворота, закинул лопату в кузов грузовика.
С затянутого тучами неба стал накрапывать мелкий дождик. Все забрались в машину. Марков сел на свое место рядом с водителем. «Опель» начал медленно пятиться задним ходом в сторону перекрестка. Закрыв створки кладбищенских ворот на цепочку, взглядом провожал машину старик-смотритель. Овчарка подошла и легла у его ног, положив голову на лапы. Пока не развернулись, Марков долго наблюдал за ними в пробитое пулями ветровое стекло…