Погибель
Шрифт:
Владимир из-под Коломны привёл воинов меньше половины, чем уводил, крепость была обречена. Было больно смотреть на забитые до отказа склады: зерно, рыба, замороженное мясо, соль – основная база снабжения суздальских дружин. Воевода велел обложить склады соломой – если от Юрия не придёт помощь ( а она не придёт, тут иллюзий не было), склады сожгут.
Детей и баб согнали в центр городка, дома облили водой, улицы перегородили завалами. И Нянка, и Владимир понимали, что с горсткой воинов не удержат стен, а на завалах, в узких улочках держаться, какое-то
Нянка советовал княжичу уехать, ибо крепость всё равно падёт, даже предлагал сделать отвлекающую вылазку, чтобы Владимир мог незаметно выскользнуть, но тот отказался, выслав только гонца к отцу с вестью о поражении под Коломной и блокаде Москвы татарским отрядом.
Татары пытались уговорить сдаться без боя. Нянка приказал обстрелять их. Больше попыток договориться враги не предпринимали.
Встав лагерем у ворот, их отряды сновали по округе, пригоняя в лагерь пленных смердов и баб, которых тут же насиловали, а потом гнали рубить лес, подступающий к городку. Пригнанный скот резали. Дым костров уходил в морозную высь.
Когда подошёл передовой тумен, татары, вдруг, сбросили беспечность и, спешившись, полезли на стены.
Нянка собрал все силы на участке штурма, а князь Владимир и конная сотня метались вдоль стен, готовые пресечь удар с тыла, если татары полезут с другой стороны.
День кончился. Ночь была тревожна, но тиха.
Весь следующий день татары вяло обстреливали стены, не штурмуя.
–Чего они ждут? – удивлялся Владимир, глядя на спокойствие врагов.
–Не понимаю. Может, ждут подхода новых сил? Окружат и разом сдавят, – нянка сжал кулак, потом тряхнул головой. – Пойдём, князь, отдыхать. Скоро будет жарко, успеем на морозе настояться.
Ночью Владимира подняли – татары полезли на стены. Стоял дикий рёв тысяч глоток, тучи стрел прошивали округу. Из-за стен полетели пылающие горшки с нефтью.
–Вот чего они ждали! – кричал Владимиру Нянка. – Сжечь нас хотят. Малой кровью хотят! А ну, ребята, туши! Пожар мы сами устроим, когда время придёт!
Ночной штурм был отбит, а днём татары отсыпались, давая передышку и москвичам.
Нянка, усмехаясь, следил за татарским скопищем.
–А татар прибывает. Думаю, скоро они с нами разделаются. Уже три дня отбиваемся.
Владимир был рядом, смотрел на бунчуки тысяч и сотен. Пленные смерды вели широкую просеку от города на север. Как он и думал, готовят дорогу для конницы через лес на Клязьму, а там по реке татарам прямой путь на Владимир. Успел ли отец собрать княжеские дружины и ополчение?
Никогда не видела Суздальская земля нашествия чужих полчищ, а теперь выпало. И нет сил победить, только умереть, дорого продав свою жизнь.
Впечатление от Коломенского поражения, до сих пор, давило на Владимира. Эта бесконечность Батыевых полчищ, убивали волю к сопротивлению, но другого не оставалось, потому и не бросил Москву, оставшись на смерть.
Подошли новые татарские рати. Всё в раз переменилось – враги пошли на приступ. С визгом пробежав
Владимир понял: конец! Филиппу прокричал: « Сам Батый пришёл! Теперь повеселимся!».
К воротам подогнали укрытый щитами таран, начались глухие сотрясающие удары. Воины, погибая под градом стрел, опрокинули сверху чан кипящей смолы и подожгли – таран запылал, татары разбежались. Но в других местах русских сбили со стен.
Было уже темно, когда рубка кончилась на завалах среди домов. Нянка велел поджечь склады, и они загудели огненной стеной – татары отступили.
Защитники сбились за облитыми водой, заледенелыми завалами, готовясь к последнему бою. Но ночь прошла в тишине. Город пылал.
На пятый день татары тихо подошли к завалам и налетели на обессиленных москвичей.
Куда ни глянь, везде были враги. Владимир рубил и рубил, отступая, в море огня и гари. Упал Нянка, истекающий кровью. Татары были и сзади, и спереди. Страшный удар разломил голову, повергая в черноту…
Бату смотрел на широкую просеку, вырубленную хашаром. Осадные орудия, скрипя полозьями, уходили на север. Тумены, один за другим, медленно валили от сгоревшей Москвы. Медленно, очень медленно. Бату не ожидал, что поход будет затяжным, и начало его обескураживало – его неповоротливое войско проходило в день не больше двух фарсахов. Кругом были непроходимые леса, глубокие сугробы, лошади голодали. В Москве поживиться не удалось – всё сгорело. А он рассчитывал на запасы сена и овса. Проклятые, настырные орусуты! Они всё больше бесили его, и он чаще, нет, всегда, велел убивать, убивать всех, но злость и досада не уходили.
Москву обронял сын князя Юрия Владимир. К Бату принесли его тело, холодное, обмороженное, в чёрной, смёрзшейся крови. Бату, не слезая с седла, долго всматривался в лицо молодого орусутского князя. Ему показалось, что у Владимира дрогнуло веко.
–Он жив.
Туленгит склонился над князем, долго слушал сердце, оттянул веки.
–Жив, великий хан.
–Это хорошо. Отнесите его к лекарю.
Бату тронул коня, и поскакал по глубоким сугробам к двигающемуся войску – на Владимир…
«»»»»»»
Всеволод вывел из-под Коломны остатки владимирской дружины, не зная толком, сколько воинов спаслось. В голове зудела одна мысль: «Всё кончено!». Он боялся увидеть отца, боялся взглянуть на мать и жену. Битва у Коломны до сих пор пропитывала его ужасом – он впервые видел таких многочисленных, самоуверенных, жестоких врагов. Он уже не верил в возможность победы над ними. Но спасительная мысль уговаривала, что они не пойдут на Суздаль, как обещали Юрию послы, а битву можно будет списать на рязанцев. Но пугал брат Владимир – москвичи, преследуемые конницей, уходили по московской дороге, а не через лес. Жив ли он?