Погоня за хвостом
Шрифт:
Потом люди кричали на него и друг на друга. Он не помнил, что отвечал им, - несколько минут смазались в памяти в однородную серую кашу. Но это было уже не важно.
– Хорошо, - прогудел Георг Шнайдер, и Бранд очнулся.
– Мы подождем. Помолчи, Стах, не сходи с ума… Мы подождем. И гадюку ту пока не тронем. Но если у тебя ничего не выйдет - гляди!..
Бранд нашел в себе силы удивиться. Ему грозят? Не все ли равно, от кого принимать смерть, если план не сработает, - от своих или чужих? Бессмысленно ему грозить. Он слишком устал, чтобы интересоваться эмоциями обступивших его людей. В
Нужно только продержаться без сна еще немного. Иначе он, Бранд, никогда не узнает, чем все кончилось. Или. если кончится благополучно, узнает, но потом и с чужих слов.
В обоих случаях - обидно…
Ощущал ли пленник себя и самку основателями новой колонии мирмикантропов - или просто не мог допустить, чтобы поблизости от него мучили женщину? Возникло ли у него к пленнице чувство, способное сдвинуть горы, как неуверенно предполагал сам Бранд, или сработал неодолимый инстинкт, как считала Мелани? Об этом Бранд позднее думал много раз - и не находил ответа.
Впрочем, разве нельзя описать одно и то же явление в разных терминах?
Последний наружный «глаз» Цитадели ослеп, когда на горизонте, куда ушел чужой корабль, на полминуты вспыхнуло новое солнце, более яркое, чем местная цефеида в максимуме блеска.
Бранд удивился, что в то время, когда вся Цитадель наполнилась вздохами облегчения, воплями радости и смехом, он сам не ощутил
фактически ничего. Наверное, слишком устал. Он так и заснул прямо в медвежьих объятиях Георга Шнайдера, восторженно орущего что-то ему в ухо, но что именно тот орал, Бранда ничуть не интересовало.
16.
Очистка планеты от десанта чужаков затянулась надолго: никому, и прежде всего Стаху, вернувшему себе душевное равновесие, не хотелось платить дорогую цену за скорейшее истребление мирмикантропов. Пульсацией раньше, пульсацией позже - не суть важно. Сильно помогало отсутствие на планете крылатых животных - несколько наземных радаров и один бортовой, на катере, отслеживали любого чужака, осмелившегося подняться в воздух, и наводили на цель отряды «санитаров». Недостатка в последних не ощущалось. Очень скоро чужаки стали избегать открытых столкновений с людьми, и время сражений сменилось временем облав, более или менее успешных, и методичного прочесывания одного квадрата за другим. Лишь двое добровольцев погибли в стычках, да еще несколько раненых выздоравливали в госпитале под присмотром Мелани.
Одним из них был Бранд.
Его навещала Хелен, приводила внуков, не понимавших, зачем их заставили прийти сюда, где пахнет невкусными лекарствами и никто с ними не поиграет. Дважды заходила Эльза Шнайдер, приносила новости, грубовато шутила. Один раз зашел Юхан. А вот Ираклий заглянул только спустя целую пульсацию.
– О! Ты хорошо устроился, симулянт. Отдельная комната!
– Палата, - поправил Бранд.
– Проходи, садись.
– Пришлось перевести его в отдельную, - пожаловалась Мелани.
– Первые дни он сквернословил так, что уши вяли, а когда бок поджил, начал рассказывать черные анекдоты. Мне самой хотелось его придушить - представляю, что чувствовали соседи!
– Ай-ай, - сказал Ираклий, осторожно присаживаясь на край койки.
– Что это ты? Очень больно было, да?
– Обожгло немного, - поморщился Бранд.
– Чепуха.
– Не слушай его, - вмешалась Мелани.
– У него весь бок в горелых лохмотьях, а под лохмотьями еще сломанное ребро…
– Пришлось в темпе падать, а какой-то гад навалил на то место острых камней, - объяснил Бранд.
– Зато мирмикантроп промазал, не то была бы мне бесплатная кремация. А второго выстрела ему сделать не дали.
– Кто не дал?
– спросил Ираклий.
– Стах.
Ираклий только похмыкал. Потом со значением взглянул на Мелани.
– Пойду, - сказала она.
– У меня дел полно. Ираклий, у тебя полчаса, а потом выгоню, хоть ты и старейшина…
– Прекрасная женщина, - сказал Ираклий, когда Мелани вышла, и даже губами причмокнул.
– А?
Бранд пожал плечами.
– Я, собственно, по делу зашел, - продолжил Ираклий, не дождавшись ответа.
– Хочу знать: как ты посмотришь на то, чтобы занять место старейшины колонии?
Бранд открыл рот и со стуком захлопнул.
– А ты?
– Мне пора на покой, я старая развалина.
– Ираклий невесело усмехнулся.
– Болею. Знаешь, почему я к тебе раньше не зашел? Потому что лежал пластом вот за этой стенкой. Там такая же палата… Так как, ты согласен?
– А… Стах?
– Пусть остается на своем месте. Если потом решишь его сместить, я возражать не буду. Вообще-то вне кризисных ситуаций он по-своему хорош.
– Но я…
– Не годы делают человека старейшиной, ты мне поверь, - перебил Ираклий.
– Старейшиной его делает умение навязать людям свою волю, а не вилять туда-сюда вслед за мнением большинства. Я этого уже не умею, а у тебя получилось. Ладно, не буду на тебя давить вот так, сразу… Но имей в виду: ты сейчас популярен, как никто, и за тебя проголосуют. Особенно если я сам выдвину твою кандидатуру, а я это сделаю, так и знай. А если ты откажешься, это будет свинство!
Бранд поколебался.
– Я подумаю… да не ерзай ты, сядь как следует. Я ноги подвину. Ираклий покряхтел, усаживаясь на койке поудобнее.
– Что нового?
– спросил Бранд.
– Только что Стах передал: выследили и убили троих. По-моему, это последние на Большом материке, и он тоже так считает. Осталось прочесать Малый материк и острова, но вряд ли там прячется больше десятка-другого мирмикантропов. Дело техники, найдем.
– А наши… гости? Их не тронули, как я просил?
Ираклий опять покряхтел, похоже, не зная, какую интонацию придать голосу. Наконец развел руками и сказал просто:
– Ты был прав: они умерли. Сами. Вчера. В один день. Не понимаю, отчего. По-моему, просто отключились, как механизмы.
Бранд кивнул:
– Вне муравейника муравей долго не живет. Даже если его никто не съест, он погибает от одиночества. Два муравья протянут чуть дольше, но тоже неизбежно умрут спустя несколько суток. Десять муравьев - пожалуй, выживут. Почему так происходит - загадка.
– Откуда ты это знал?
– У меня в Доме хорошая мнемобиблиотека. Была. И здесь тоже ничего.