Погоня за наживой
Шрифт:
— Это-то Кара-таш? — пригнулся он к самой бумаге, так что чуть не дотронулся до листа носом. — А, вон оно что... тс... так!
Небольшая звездочка, начерченная на карте, приняла для него теперь особенное значение; он ее рассматривал с таким вниманием, что невольно думалось, не отыскивает ли он там следов погибшего паровика и дорогих машин разграбленного каравана?
— Далее, позвольте вам доложить, по расспросам киргизов оказалось, что в разных пунктах видели человека весьма подозрительного виду-с; на вороных лошадях, тех самых, что, изволили видеть, я привел с собой!
— Хорошие лошади!
— Таперича этот, человек, — не тот значит, а Мосол-киргиз, что работником состоял у Ефима Мякенькаго; мы его поймали в кочевьях, и очень он мне подозрителен показался!
— Вы ему уши обрезали? — заметил доктор.
— Нельзя же; маленько попытали его, иначе нешто от них чего допросишься? Опять же только одно, ухо!
— Что же он показывает?
— А то, что состоял с ними в заговоре и хотя положительно не знает, кто такой этот был, что на вороных лошадях, однако, в лицо узнать может!
Доктор стал шептать что-то на ухо коменданту.
— Почему ж не заарестовать? — ответил тот уже вслух.
— Человек, о котором я вам писал...
Катушкин встал; на лице его мелькнуло какое-то выражение таинственности, даже голос его стал тише, доходя почти до полушепота.
— Это насчет задержания-то? — остановился посреди комнаты комендант.
Иван Демьянович вздрогнул и боязливо оглянулся.
— Так точно-с. Он теперь здесь! — произнес он еще тише, как бы намекая этим коменданту на необходимость понизить голос, когда речь коснулась этого предмета.
— Ага! — обернулся доктор, все еще рассматривавший карту.
— Ну-с...
Комендант пальцем подманил вестового, взглянувшего было в дверь, и, Бог-весть, по каким соображениям также шепотом произнес:
— Трубку набей и раскури!
— Негде ему быть, окромя как здесь. Выехать он еще не успел. Пароход еще не отходил, на станции тоже надо прописаться — когда успеть? Я его проследил до почтовой станции Алты-кудук, откуда он поехал уже на почтовых, сменных, своих же лошадей бросил он в табун Ибрагим-бея. Мы нагнали вскорости, потому кони еще были горячие. Я их забрал из табуна...
— На почтовых... — соображал про себя доктор.
— Только теперь, надо полагать, этот человек совсем в другой одеже!
— Пожалуй, из черного рыжим сделался! — перебил доктор.
— Вы все на своем стоите? А вы, любезнейший, не подозреваете ли кого-нибудь, а? — обратился комендант к Катушкину.
— Как не подозревать? Да что толку в подозрении-то? Вот когда бы нам его захватить здесь как ни на есть, ну, тогда другое дело!..
— Узнайте, где остановился этот аптекарь Ниге... как бишь его? И попросите его сейчас же ко мне! — распорядился комендант самым решительным, безапелляционным тоном.
Адъютант поспешно поднялся со стула. Дверь во внутренние апартаменты распахнулась настежь, комендантша влетела, как бомба, и, подбоченясь обеими руками, остановилась посредине комнаты.
— Ну, не колпак ли ты? Ну не дубина ли? — отчеканивала она, глядя в упор на своего ошалевшего супруга.
Иван Демьянович поспешил отвесить самый почтительный поклон; доктор начал язвительно хихикать; писарь и два вестовых зафыркали в соседней комнате.
— Что же это ты, в самом деле, мать моя? — развел руками комендант. — За что же это ты так сразу?
— Исподволь, потихоньку, узнать, разнюхать, окружить, сцапать и с глазу на глаз к допросу... Вот что нужно сделать, понимаешь? А ужинать я дам после!
— Аграфена Павловна, ручку вашу поцеловать позволите? — подошел к ней доктор.
— Господин комендант, явите такую божескую милость, помогите, чтобы, значит, так точно, как вот они сказать изволили! — Иван Демьянович указал на комендантшу.
— Да я готов, я сейчас. Эй! Казаков десять человек сюда живо!
— А уж, Иван Илларионович, ежели что, будьте благонадежны, вас не забудет!
— Что, что такое?
Густые брови коменданта сдвинулись, глаза выкатились, ноздри запрыгали; он сложил руки на груди по-наполеоновски и шагнул к озадаченному Катушкину.
— Да что же, помилуйте, господ... Ваше...
Доктор поспешил на помощь к оторопевшему Ивану Демьяновичу.
— Не теряйте времени, если хотите, чтобы вышло что-нибудь путное, а главное — послушайте вы моего совета. Вы от этого ничего не потеряете, вы уже не раз были в выигрыше от этого!
— Благодарю!
Он протянул доктору свою широкую ладонь.
— Самое лучшее — предоставьте это самому господину Катушкину. Он, как лицо, более всего заинтересованное...
— Будьте милостивы, господин комендант!
На дворе затопотали лошади, забрякало что-то металлическое, гнедая морда с лысиной заглянула в окно.
— Команда готова! — доложил вестовой.
— Однако, сбирайтесь! А после все ко мне ужинать! — решила Аграфена Павловна и сама собственноручно надела на голову мужа его холщовую фуражку.
IX
На базаре
Скрипя и завывая несмазанными осями, толкаясь концами этих осей обо все выдающиеся углы плоскокрыших домов-сакель, по одной из очень узких и кривых улиц азиатского Ташкента пробирались четыре арбы, нагруженные головами сахару всех существующих размеров и форм; арбы эти были прикрыты войлоками и перевязаны веревками, для того, чтобы этот сладкий товар не рассыпался от скачков и толчков, которыми награждала дорога, грубо вымощенная крупным, неровным камнем... Вообще же укладка сахара была самая небрежная; видно было, что его, во-первых, собирали из разных пунктов по десяткам и даже менее голов, а во-вторых, и везли не особенно далеко.