Погоня за наживой
Шрифт:
— Вот не едет что-то. Должен был еще вчера быть в Самаре, — нет; что-нибудь задержало, видно, в дороге!
— Ничего-с, это случается; настоящих почтовых трактов нет пока, то есть, они и есть, но, знаете, еще в таком сыром виде.
— А этот Катушкин с транспортом тоже пойдет через степи?
— Не знаю; наем киргизов в «Уральском» и расчет с казаками, что взяли доставку до «Уральского», поручены ему!
— Так-с; человек бывалый: он все это знает!
— Прикажете? — Эдуард Симсон поднес Сладкову портсигар из желтой кожи.
— Сигарочку-с? Позвольте-с. Много-с у вас грузу, много-с!
— Да, порядочно; особенно этот паровик. На пристанях у вас все как-то не приспособлено!
— Ну, а эти вот, что в рогожах... досками обделаны?
— Это новая машина для размотки шелка, тоже с паровым приводом; очень полезное применение!
— До всего доходит человек! — еще раз умилился Филипп Петрович. — Ящики вот опять у вас, штук двести будет; ну те не так чтоб тяжелы!
— Это товары: галантерейный и ткани — не по моей части; при них особо есть приказчик!
— В одном караване пойдете или порознь?
— В одном, если паровик не очень затруднять будет!
— И прекрасно сделаете; верьте моей опытности: исходил я эту степь вдоль и поперек, знаю я ее, все одно вот как свои ладони! — Сладков вытянул обе руки ладонями кверху. — Да-с, самое лучшее не разбиваться: несколькими днями позже, за то вернее!
— Впрочем, это будет зависеть от господина Катушкина!
— Еще-бы: «Катушкин туда, Катушкин сюда» — доверенное лицо, первый агент у Ивана Илларионовича!
— Я слышал, — начал капитанский помощник, — что у вас в степи не совсем покойно нынче?
— Пустяки-с, «косоглазые» пошаливают, однако, все это при должных мерах, одни пустые страхи!
— Но однако? — вставил Эдуард Симсон.
— Мне ли не знать... Весьма-с, весьма-с приятно познакомиться; позвольте для такого случая бутылочку «тенерифцу», а то шипучего. Эй, мальчик!
— Кроме водки и пива ничего...
— И прекрасно... Любезный, портеру лекоковского четыре бутылки! — скомандовал Филипп Петрович.
Капитанскій помощник вытер усы салфеткой; Эдуард Симсон слегка пожал плечами. Мальчишка в красной рубашке, заложив между ног бутылку, неистовствовал ломаным штопором над осмоленной пробкой.
— Здравия желаем-с... Извините, господа, ежели я теперь немного выпивши! — На пороге показался тот самый матрос, что сидел на канатах баржи № 9.
— Ну, ступай, ступай! — вцепился в него трактирный мальчишка. — Сюда нельзя!
— Нет, ты оставь, потому я говорю с барином, с господином то есть. Так как...
Матрос сильно качнулся в сторону, где сидел Сладков.
— Лево на борт! — кричал из соседней комнаты товарищ его, тоже матрос с «Соликамца».
— Потрафлю! — огрызнулся первый. — Ежели я, сударь, был супротив вашей милости свиньей, то потому больше, что по одежде…
— Ну, однако, ступай, любезный, тебе здесь не место!
— А вот я его, подлеца!
Капитанский помощник, сжав кулаки, поднялся со стула.
— Виноват, я, значит, больше... я уйду, — смутился матрос: он только сейчас заметил присутствие начальства.
— Ваше здоровье! — провозгласил Филипп Нетрович, поспешив замять неприятную сцену.
Все трое слегка чокнулись стаканами.
IV
Обитательницы №26 гостиницы под фирмой «Отель Европа»
Большой двухэтажный дом, с надписью под самой крышей «Отель Европа», заметнее всего красовался на городской площади, бросаясь в глаза своей светло-желтой массой. Дом этот смотрел на площадь сорока шестью окнами, и в каждом почти окне поминутно показывались и исчезали столько же, если не больше, самых разнообразных лиц, населявших «номера отеля».
Да, это было хорошее время для мещанина Антошкина, хозяина «Отель Европа»; давно он не помнит такого времени. Прежде, бывало, по целым неделям, даже месяцам, пустуют заново отделанные номера; ключи успеют приржаветь к замкам, пыль накопится вершковая на клеенчатой мебели, пауки заплетут все углы, протянут нити от зеркала к камину, от камина через канделябр на ширмы, с ширм на шляпу алебастрового рыцаря на угольной тумбе, оттуда опять куда-нибудь в темный угол; а теперь...
— Ну, времена... — вздыхает сам хозяин, мещанин Антошкин, сидя у ворот на крашеной лавочке; не грустно вздыхает, а этак полной грудью, с некоторым довольством; так вздыхают после очень сытного обеда, как бы сожалея, что уже больше «некуда». — Да-с, ну, времена, что делать, и рад бы, да все, все, то есть, занято до последней конуры; ну, и не взыщите!..
И, прищурив глаза от ярких лучей весеннего солнышка, смотрит он вслед отъезжающему, тяжелому, как верблюд навьюченному, тарантасу казанской работы, увозящему какого-нибудь самарского землевладельца, приехавшего в город по тяжебному делу.
— Наплыв? — произносит господин в военной шинели, показываясь на крыльце.
— Так точно-с! — приподнимает картузик мещанин Антошкин.
— Да, много наехало, — говорит военная шинель. — Вот я вчера прямо с парохода в «Милан» — занято, в «Москву» — битком набито, в «Арзамас» к Малинину — тоже; фу, ты, думаю, положение; приезжаю сюда — только-только один свободный...
— Минуточку опоздали бы, и того не нашли бы. Генерал спрашивал с парохода «Царевич»...
— Извозчик!
Несколько долгушек и две пролетки подлетают к подъезду.
— Куда бы?! Вези по городу! — произносит военная шинель и садится верхом на ближайшие дрожки.
— Обозревать едете-с? — раскланивается мещанин Антошкин.
— Да, посмотреть поехать: как, что тут у вас!
— Номерок не дороже двух с полтиной, — подходит матрос с парохода. — Барыня просила приказать...
— А этого хочешь?