Погоня за призраком: Опыт режиссерского анализа трагедии Шекспира "Гамлет"
Шрифт:
Гораций! Вот единственный, кто сейчас способен что-либо понять: потому следующее движение – к нему. Сейчас принцу ясно, что вся его жизнь для потомков представится как бесславная история политической немощи и человеческой несостоятельности. Но ведь есть же какой-то смысл в его страданиях, ведь была же какая-то цель у его жизни! Пусть все это осталось за границами видимого сюжета судьбы, – нужно, чтобы мир узнал истину о судьбе внутренней, историю его души... Для этого нужен Горацио, знающий больше чем кто-либо обо всем происшедшем с Гамлетом. Но и правда, рассказанная Горацио, будет лишь объективным изложением событий, – о затаенных драмах, об отношениях с матерью, с Офелией, о муках поиска идеала, о метаниях из одной крайности в другую, – принц ничего не говорил своему другу. Об этом знает один Шекспир! Именно поэтому пьеса Шекспира не укладывается в собственный сюжет.
И новый, последний поворот сюжета! – Оказывается пришел Фортинбрас. Он опять победил! Он победил Польшу, а сейчас имеет реальную возможность получить и датский трон вместе с датским народом, - все то, что оставляет ему в наследство Гамлет. Этот мрачный завоеватель, представлявшийся Гамлету идеалом, сейчас войдет. Умирающий король Дании уже слышит радостные нотки в голосе Озрика, восторженно докладывающего о прибытии норвежского принца. Он уже видит, как придворные, стосковавшиеся по сильному и решительному руководству, готовы отдать себя и всю страну в руки Фортинбрасу. Поэтому предсказать, что «выбор... падет на Фортинбраса», не составляет труда. Сопротивляться этому неотвратимому факту бессмысленно. Но зачем понадобилось Гамлету еще и «голосовать» за норвежца?! И это делает человек уже умирая, уже ничего не имея потерять в земном мире, делает в тот момент, когда главная его забота – оставить потомкам знание истины, открывшейся ему...
Мне почему-то неотвязно вспоминается крик умирающего Меркуцио:
– Чума возьми семейства ваши оба!
Я из-за вас стал кормом для червей.
Всё прахом!
Меркуцио до полученной им смертельной раны был яростным приверженцем идеи чести, понимаемой как право наносить оскорбления другим и не прощать ничего, что может показаться обидным для себя; он был борцом за репутацию дома Монтекки, с которым даже не был связан родственными узами. Теперь же, теряя жизнь, он прозревает в последнюю минуту, ему открывается бессмысленность всего того, из-за чего он потерял жизнь.
Не так ли и Гамлет?
– Он только что, казалось, обрел успокоение в христианском прощении всех тех, кто был так или иначе причастен к его гибели (кроме Клавдия, разумеется, – такое ему не может и в голову придти!). Он был всецело поглощен заботой о своем духовном завещании. Теперь же, когда на него обрушилась неотвратимая необходимость отдать свое отечество в руки оккупанта, – благочестие улетучивается, как и все остальные «лики» принца. «За него мой голос» – это крик умирающего человека, обращенный к политикам, это проклятие тем, кто отнял жизнь. Сейчас в Гамлете кричит и отчаянно рвется живое, загубленное естество, к пониманию которого он так и не сумел придти. – Вам нужен Фортинбрас –получайте его, и пусть вам будет хуже; потом узнаете, что это такое! Иначе, вероятно, никогда и не поймут люди, что значит отдать себя на произвол жестокой машине политического угнетения, кроме как испытав на себе ее давящую власть. Он как бы срочно переделывает свое духовное завещание: уже не «потомству» должен поведать «истину» Горацио, а рассказать про все Фортинбрасу. Таинственное «Дальнейшее – молчанье» вполне может быть расценено как приказ держать язык за зубами и исполнять волю нового владыки.
Так и испускает дух несчастный принц, не сумевший стать самим собой, не нашедший для себя той истинной ценности, ради которой стоило бы жить и умирать.
– «Разбилось сердце редкостное» – констатирует Горацио. Какой прекрасный (почему-то никем, насколько мне известно, не отмеченный) художественный акцент: первой встрече Гамлета и Горацио предпослана реплика принца «Разбейся, сердце, надо стиснуть зубы». – «Разбилось сердце» – первые слова, произнесенные Горацио при их расставании. Правда, у Шекспира в первом случае «But break my heart», во втором - «Now cracks a noble heart», но, как бы в подтверждение возникшей ассоциации, читаем в комментарии М.М. Морозова и А.Т. Парфенова: «cracks. Этот глагол во всех случаях у Шекспира = to break».
Горацио прав: Гамлет убит не отравленным клинком Лаэрта, он умирает на протяжении всего действия трагедии от противоречий, разрывающих сердце, от отсутствия опоры, от страстного стремления обрести эту опору и незнания того, в чем она может заключаться.
Когда Шекспир писал эти слова, он, вероятно, еще чувствовал все те муки, которые испытал, умирая вместе с Гамлетом, он чувствовал, как разрывается сердце принца. И вместе с Горацио великий поэт мог только пожелать своему герою покоя за гранью бытия, того покоя, которого не было у него в земной жизни.
Но не может быть покоя в мире, где царят политики, до последней секунды Гамлету не дано обрести душевного равновесия, он так и умирает, распятый между небом и адом:
Горацио
– Спи
Спокойным сном под ангельское пенье! –
Кто это с барабанами сюда?
Марш за сценой.
Под адский грохот барабанов, а не под «ангельское пенье» кончает свое земное существование принц датский. Военных почестей удостоит его прах Фортинбрас. Таков плачевный итог.
Воцарение Фортинбраса
Вошедший в зал норвежец уже знает все:
– Где место происшествия?
(Равно, как, впрочем, и Озрик каким-то странным образом был уже в курсе прибытия Фортинбраса). Вероятно, у норвежского принца здесь полно своих людей. Он только ждал, когда датские правители, сожрав друг друга, развяжут ему руки и освободят его от клятвы, данной дяде, «не поднимать оружья» на Клавдия.
Тогда можно высказать следующее предположение по поводу обвинения в измене, брошенного Гамлету придворными. – Разложение власти в Эльсиноре достигло крайнего предела. Клавдий уже практически не владел ситуацией, безумная Офелия своими тирадами сеяла возмущение при дворе, Лаэрт, ворвавшийся в замок с толпой сброда, усугубил положение. Возвращение опального принца было последней каплей всеобщего разброда. Так продолжаться не может, и все эти вольтиманды, корнелии, озрики, лорды и офицеры – только и ждут прихода Фортинбраса. И вот Гамлет убивает короля! Допустить его воцарения не хочет никто. Правда, Лаэрт при всех объявил, что жизни принцу осталось «на полчаса», но кто знает, подействует ли яд? Пока Гамлет полон сил и энергии, раз смог зарезать дядю. Поэтому – в ожидании Фортинбраса – лучше, на всякий случай, объявить принца изменником, чтобы иметь возможность отдать правление норвежцу. Возможно, такое предположение слишком далеко заходит; охотно допускаю, что Шекспир и не задумывался о таких подробностях, ему достаточно было восклицанием «Измена!» обозначить общее неприятие принца, одним словом дать понять, что он умирает в окружении чужих и враждебных к нему людей. Но ведь этот мотив враждебности бывших приспешников Клавдия к Гамлету – плод творчества самого Шекспира! Значит, погрузив себя в обстоятельства, созданные его гением, мы только конкретизировали его замысел, только прожили то, что эмоционально чувствовал драматург, который несомненно носил в воображении гораздо более подробную и детальную картину жизни Эльсинора, чем тот ее срез, который остался зафиксированным в тексте трагедии.
Как бы то ни было, Фортинбрас дождался своего часа и приступает к правлению Данией, не тратя лишних слов, не теряя времени даром. Он достаточно терпеливо дал возможность английскому послу сообщить о том, что Гильденстерн и Розенкранц казнены, дал выговориться Горацио, но весьма недвусмысленно отказал ему в праве «всенародно» рассказать о происшедшем, предложив для слушания обстоятельств случившегося созвать совет. А далее он полностью берет инициативу в свои руки.
Первое, что он делает – объявляет о своем праве на Датское королевство и обещает это право предъявить. Что же может «предъявить» Фортинбрас? – Договор, имевшийся между его отцом и Гамлетом-старшим, утративший всякую юридическую силу с гибелью обоих? Какие-то более ранние и уже давно забытые документы? – Скорее всего, его право – это войско, окружившее Эльсинор, занявшее все стратегические точки. Его право – единственное и безусловно убедительное – сила.
Фортинбрас не слушает лепет Горацио по поводу «новых беззаконий», которые могут натворить «умы в чаду», ему не до того: он распоряжается похоронной церемонией. Какое пренебрежение к смерти звучит в его словах! Клавдий, Гертруда, Лаэрт – для него только трупы, которые надо убрать. Исключение сделано лишь для Гамлета:
– Будь он в живых, он стал бы королем
Заслуженно.
– Какие могут быть – с точки зрения Фортинбраса – заслуги у Гамлета? – Законный наследник, который не сумел вернуть себе принадлежащий ему по праву трон, который ничего не сделал, чтобы оказаться сильнее своих врагов, жалкий политик, растерявший всех своих сторонников, неудачник, позволивший поцарапать себя отравленным спортивным оружием! Да за что же уважать его такому бестрепетному воину, как Фортинбрас?! Но формальности должны быть соблюдены. Тела надо убрать, следы резни уничтожить, положенные слова произнести, и залпом из орудий возвестить начало нового правления в Дании. Что это будет за правление – понятно без комментариев...