Погоня
Шрифт:
Осторожно переступая тела, руки и ноги, Золотинка миновала помещение и перед дверью остановилась: там, за дощатой преградой, она почуяла опасность.
Не злобу, нет… что-то другое… Холодное терпение охотника. Вот так. И, сколько можно было различить оттенки охотничьего задора, на крыльце притаились несколько человек. Не меньше двух, во всяком случае.
Золотинка лихорадочно соображала. Кого ж эти люди ожидали?.. По всему выходило, пигалика они и стерегли. Нельзя исключить, что пигалика. Четыре окна на дальней стене и то, что у Золотинки под боком, закрыты ставнями и заперты — так по всему дому. Двери напротив, по правую руку от входа, вели, очевидно, как можно предположить, в маленькие комнатки для постояльцев, одну из них занимала сейчас княжна Лебедь… Но был, может статься, черный ход через кухню, через кладовую… Должен быть.
Пока Золотинка соображала, зевающий молодец, накинув кафтан на плечи, дернул дверь — в широко распахнутый зев пахнуло свежестью ночи — и вышел, никем не остановленный. Видением мелькнуло залитое неживым лунным светом крыльцо и пропало.
Еще подумав, Золотинка оставила шальную мысль возвратиться к государыне, под ее защиту, окуталась сетью, на что ушла у нее известная доля часа, потом стащила Эфремон с пальца и обратила его в маленькую заколку с камешком. Этот пустячок нетрудно было спрятать в волосах у самых корней. Хотенчик она не тронула, поправила за поясом под кафтаном и, положившись на удачу, шагнула за порог…
Сгубил ее малый рост. Изнывающим в засаде охотникам не нужно было приглядываться в полумраке, кто вышел, они распознали пигалика тотчас, едва ступил на крыльцо — ни мгновения на раздумья! Убийственный, без малейшей жалости и расчета на крошечный рост пигалика удар дубиной по голове, удар, который должен был бы расколоть череп, — когда бы не сеть! — пошатнул Золотинку, душный покров обрушился на нее, она бессознательно рванулась, увлекая всех на пол — с грохотом, с воплями — четверо ражих мужчин не смогли удержать уже оглушенного дубиной малыша… И задохнулась немым криком: охотники сдавили, стянули мешок прежде, чем Золотинка опамятовалась. Закинутая сзади удавка стиснула горло, не в силах, впрочем, одолеть сопротивление сети, но грубое пыльное рядно запечатало лицо, ноздри, забилось в рот, Золотинка елозила по полу, задыхаясь отвратительным ворсом мешковины; ее давили, крутили, ломали, лишая дыхания, — Золотинка обмякла.
Сознание возвращалось золотыми кругами. Золотинка почувствовала, что плывет, качаясь на каких-то булыжниках. Руки и ноги ее были накрепко связаны… И вспомнила все. Кажется, ее куда-то несли. Во рту, раздирая зубы, крепко вбитый кляп.
Мучители ее знали дело и не давали коснуться земли — в беспамятстве сеть распалась, а новую, не имея возможности ни заклинания произнести, ни на ноги стать, нельзя уже было соорудить — Золотинка оставалась вполне беспомощна. Мешок на голове стеснял дыхание и мешал видеть, но слышать, Золотинка слышала и как-то так, непонятно из чего, уразумела, что оказалась в замкнутом помещении.
Здесь ее не спустили на землю, а привязали к рукам и ногам веревки подлиннее — это можно было понять по отрывистым, раздражительным, замечаниям, которыми они обменивались за делом. Веревки перекинули потом куда-то наверх… за потолочную балку, и начали выбирать их, подтягивая Золотинку все выше — случайные восклицания мучителей доносились как будто снизу. Золотинка зависла в пустоте, слегка раскачиваясь.
— Останешься, — распорядился человек. Можно было узнать голос того самого вельможи с остренькой бородкой и настороженными по бокам стриженной головы ушами, который провел Золотинку к государыне, а потом, значит вот, встретил.
— А лошади? — спросил кто-то.
— Что тебе лошади? Не съедят. Глаз с недомерка не спускай. Заснешь — тут тебе и хана… Замену я пришлю.
— Ворота бы открыть, — отозвался тот человек, что должен был остаться в темной конюшне наедине с подвешенным, вроде окорока, пигаликом. — Открыть, чтобы луна, — повторил он с беспокойством.
Они отошли, разговаривая все тише. Заскрипели железные петли, один створ и другой, — значит, открыли ворота. Настежь.
— Лошадей выпустишь.
— Черт с ними.
На этом благочестивом соображении подельники и расстались. Часовой, настороженно ступая, вернулся назад. Слышно было его затаенное дыхание, когда он стоял, запрокинув голову вверх. Потом Золотинка ощутила жесткий тычок в спину… и в бок. Это была палка. Может быть, вилы. Часовой проверял, не сбежал ли окорок. И как вообще себя чувствует, готов ли.
Судя по всему, пигалик был готов. Но мертвенная неподвижность пленника, как кажется, смущала бдительного часового не меньше, чем смутила бы чрезмерная живость мертвеца. Он ткнул еще раз, пожестче, и отступил, струсив. Верно, часовой боялся темноты. Призрачные сине-зеленые тени, которые поселил во тьме конюшни холодный свет луны, едва ли могли успокоить взвинченное воображение оставленного товарищам служаки. Послышались удаляющиеся шаги, и часовой затаился.
Великая государыня и великая княгиня Золотинка, едва ли кому известная в качестве Лекаревой дочери Чепчуговой Зимки, беспокойно ожидала известий. Поздно было переиначивать легкомысленно, может быть, затеянное похищение, пигалик, надо полагать, был схвачен, увязан и оприходован. А Зимка опять заколебалась, впадая в то изнурительное беспредметное малодушие, которое так часто посещало ее последнее время, лишая сна и побуждая поднимать среди ночи сенных девушек для какого-нибудь одуряющего развлечения, вроде песен и хороводов. Но даже песнями и хороводами трудно было утишить вечно грызущую душу тоску. Вот и сейчас едва только на что-то решившись, Зимка чувствовала, что все не нужно, все бесполезно, чувствовала, что сглупила, поддавшись побуждению схватить много чего знающего пигалика и безгласным пленником доставить его в столицу. В чем, собственно, состояла глупость Зимка, впрочем, не совсем понимала.
Она уже откинула душный полог, подумывая, кликнуть людей и все отменить, когда в дверь осторожненько постучали и сразу вскочившая девушка по знаку государыни впустила запыхавшегося дворянина. Лицо его терялось в чахлом свете единственной свечи, но оттопыренные на гладкой голове уши выдавали комнатного человека государыни стольника Взметеня. На груди Взметеня, поверх желтого с искоркой кафтана отсвечивала золоченная пластина брони, которая прикрывала верное сердце дворянина, оставляя без защиты тощий живот.
— Все в порядке! — многозначительно сказал стольник.
— Пошли вон! — отозвалась на это государыня. Две сенные девушки, нисколько не заблуждаясь, кому это безличное повеление предназначено, подхватились и вылетели из спальни вон как приказано.
Стольник Взметень извлек из-за пояса палочку-рогульку, на хвосте которой моталась запутанная бечевка.
— Вот, — сказал он, ступая к кровати, и Зимка с каким-то сладостным и одновременно испуганным содроганием узнала хотенчик. Отлично известный ей по роковым событиям в Каменце и прежним приключениям Золотинки предмет. — Мы нашли это у пигалика под кафтаном, когда оглушили.