Погоня
Шрифт:
Абнер открыл заднюю дверь «роллса», опустил откидное сиденье и отошел назад. Батлер сел в машину и повернулся к сестре Кромвеля.
— Мегги, ты потрясающе выглядишь, тебя хочется съесть.
На этом он остановился, увидев враждебный, устрашающий взгляд ее брата. Он поздоровался с Кромвелем, не предложив руки.
— Яков, рад тебя видеть.
— Ты отлично выглядишь, — ответил Кромвель, словно ему это было интересно.
— В полном здравии. Прохожу по пять миль в день.
Кромвель ничего не ответил, взял переговорную трубку и проинструктировал Абнера, где подобрать Марион Морган. Затем повернулся к сестре.
— В каком из салунов на побережье Барбари ты хочешь, чтобы мы смешались с вонючей толпой?
— Я слышала, что салун Паука Келли совершенно ужасный.
— Самый ужасный подвальчик в мире, — со знанием дела сказал Кромвель. — Но там хороший оркестр и большая танцевальная площадка.
— Считаешь его безопасным? — спросила Маргарет.
Кровель рассмеялся.
— Ред Келли нанял небольшую армию сильных вышибал для защиты богатых клиентов от неприятностей.
— Это в духе Паука Келли, — сказал Батлер. — Однажды вечером я даже пригласил туда маму и папу. Они действительно наслаждались, глядя на толпу сомнительных людей, завсегдатаев этого местечка. Мы сидели на балконе для посетителей трущоб и наблюдали за развлекающимися бедняками.
«Роллс» остановился перед многоквартирным домом на Русском холме недалеко от Гайд-стрит, фешенебельного, но доступного района города. Здесь располагались дома художников, архитекторов, писателей и журналистов и места собраний, на которых эти интеллектуалы обсуждали возвышенные вопросы и проводили диспуты.
Марион ждала перед домом, на самой верхней ступени лестницы. Как только «роллс» остановился, она спустилась и подошла к машине; Абнер открыл для нее дверь. Марион была в короткой куртке, под которой виднелась синяя блузка и юбка в тон к ней, великолепно сидевшая на девушке. Светлые волосы были убраны назад и заплетены в длинную косу, украшенную бантом.
Из машины вышел Кромвель и галантно помог ей сесть на свое место. Шофер опустил еще одно откидное сиденье, на которое поместился Кромвель в самой изысканной позе.
— Мисс Марион Морган, позвольте представить вам мистера Юджина Батлера. А это моя сестра Маргарет, — он назвал ее настоящее имя.
— Мисс Кромвель, приятно вновь встретиться с вами, — тон Марион был любезным, но в голосе не было теплоты. — А также увидеть и тебя, Юджин, — произнесла Марион с оттенком фамильярности.
— А вы, оказывается, знакомы друг с другом? — удивленно спросила Маргарет.
— Юджин… мистер Батлер… как-то пригласил меня на обед.
— С тех пор прошло два года, — добродушно сказал Батлер. — Мне не удалось произвести на нее впечатление. Она отвергла все мои последующие приглашения.
— И ухаживания, — улыбаясь, добавила Марион.
— Приготовилась к жаркой ночи на побережье Барбари? — спросил Кромвель.
— Для меня это будет в новинку, — сказала Маргарет. — У меня никогда не хватало храбрости побывать здесь.
— Вспомни старую песню, — сказала Маргарет.
Пришли сорок девять шахтеров и пятьдесят одна проститутка. Они устроили вечеринку и произвели на свет сына родины.Марион покраснела и смущенно уставилась на ковер, покрывавший пол, а мужчины рассмеялись.
Через несколько минут Абнер повернул на улицу Пасифик и повел машину через самый центр побережья Барбари, названного так по имени пиратов из Марокко и Туниса. Здесь были дома для азартных игроков, для проституток, для воров и грабителей, для мошенников, для пьяниц и бродяг, для головорезов и убийц. Здесь было всё: разврат и деградация, нищета и богатство, страдание и смерть.
Побережье, пользовавшееся дурной славой, могло похвастаться обилием салунов — их было более трехсот в шести городских кварталах, пятьдесят из них — только на одной Пасифик-стрит. Эти заведения пользовались покровительством политиканов, подкупленных владельцами салунов, игорных домов и борделей. Законопослушные граждане вслух жаловались на притон зла, но закрывали на всё глаза, так как втайне гордились особенностью, приравнивающей их прекрасный город Сан-Франциско к Парижу, обеспечивая ему завидную репутацию самого развратного города в западном полушарии, карнавала порока и коррупции.
Побережье Барбари со своим шумом, рекламой и обманом было манящим и пленительным, настоящим раем для людей, имеющих средства для посещения трущоб. Хозяева притонов — в большинстве случаев мужчины — наслаждались, наблюдая за потоками гостей с холма Ноб Хилл, входивших в их заведения, потому что они могли, не испытывая сомнений, устанавливать космические цены на вход и на алкогольные напитки. Бутылка шампанского, как правило, стоила тридцать долларов вместо обычных шести — восьми. Смешанные напитки в большинстве салунов стоили двадцать пять центов, пиво — один цент.
Абнер вел «роллс» среди толпы кутил и гуляк, бредущих по улице; он остановил машину перед трехэтажным зданием, в котором наверху располагалась гостинца, а на самом деле — бордель, славящийся как скотный двор: пятьдесят женщин жили здесь в комнатах, называемых спальнями. Главный этаж был отведен для азартных игр и алкогольных напитков, ниже, на цокольном этаже, была сцена для непристойных шоу и большая деревянная площадка для танцев. Пассажиры вышли из машины, и мужчины пошли впереди, прикрывая женщин, зачарованно смотревших на зазывалу в вульгарной одежде.