Пограничная крепость
Шрифт:
– Первый блин, товарищ полковник. Я хочу сказать, комом.
– Угу.
Начальник взял Де-Двоенко за дряблое горло. Клювовидный нос майора запрокинулся.
– Собака! Ты что - ребенок малый? Сложное задание? Обстановка помешала?
– Виноват.
– Мне какое дело, что ты виноват!
– заорал Андонов, не боясь быть услышанным. Полковник орал всегда, это знала каждая собака.
– Спросят-то с меня! Меня раком поставят!.. Почему бомба?
– Решали непосредственные исполнители, товарищ полковник...
– Ах, вон оно что! С какой же стати?
– У них
– А ты, ты на что? !
– Виноват, - повторил Де-Двоенко, задыхаясь. Кольцо костлявых пальцев сжималось.
– Не проследил... положился...
– Но бомба-то, бомба?... .Почему бомба, я тебя спрашиваю? Почему тогда не "Тополь-М"? Боевые газы?
– Исправим, товарищ полковник...
– Исправим!.. Вы бы еще со спутника прицелились! Хватило бы кривого ножа...
– Думали, наверно, замести следы...
– О, мой бог, - Андонов отпустил Де-Двоенко и взялся за виски.
– Следы. Зачем их заметать? Кто их увидел бы, эти следы, если б у вас, пораженцев, все получилось?!.. Всем было бы до фонаря... Значит, заранее рассчитывали на провал! Вот оно! Заранее! А почему?
И полковник, вздохнув, вернулся к горлу.
– Переметнулись?
– спросил он тихо, участливо - и тем более страшно. Продались? Я вас насквозь вижу!
– снова закричал Андонов, грозя пальцем. Что молчишь?
Де-Двоенко глотал воздух, пытаясь всеми мускулами лица объяснить, почему он молчит.
– Лично вернешься и все доделаешь, мерзавец, - сказал полковник, яростно раздувая тонкие ноздри.
– Срок - сутки. Нет - двенадцать часов. Или даже десять. Дьявол тебя оближи - ведь и часа достаточно! Ты мне ноги должен целовать...
Де-Двоенко поспешно задергался, намекая, что этот свой долг он готов исполнить безотлагательно. Отпущенный, он действительно повалился на колени и вытянул губы трубочкой, целясь в ботинок.
Андонов пнул его в щеку:
– Время, время!..
Де-Двоенко суетливо вскочил, быстро отряхнулся и попятился к выходу, но Андонов знаком приказал ему задержаться еще чуть-чуть.
Полковник шагнул к столу, снял телефонную трубку, набрал номер.
– Говорит Плюс Девятый, - произнес он почтительно.
– Докладываю: полеты разобраны. Исполнителю поставлено на вид. Делаю все возможное...
Из трубки выскочила длинная, зубастая пасть, схватила полковника за ухо, стала трепать.
– О-ох!
– простонал Андонов, синея лицом и не осмеливаясь защититься.
– Ррра... ррракалья...
– рычала пасть в промежутках между укусами. Рррниже... ниже тррубку опусти... Тварррь... Еще ниже...
– На, побеседуй, послушай, - просипел полковник из последних сил, протягивая трубку Де-Двоенко.
* * *
Послушав трубку, Де-Двоенко, побежал выполнять задание дальше. На бегу, держась за ухо, он вытащил из кармана теперь уже свой собственный сотовый телефон: с одной-единственной кнопкой. Спрятался в кабинке сортира, надавил.
– М-да?..
– немедленно ответил хриплый голос.
– Т-т-ты, сантехник, - застучал зубами Де-Двоенко.
– Ты что натворил?
– Исправим, - бодро заверил невидимый хрипач.
– Срок - восемь... нет, шесть часов!
–
– И только посмейте еще раз...
– Да мы хотели, как вернее, - обиженно ответил голос.
– Какой-то негодяй заметил и позвонил. Все было бы справно. Мы ждали, он к вечеру выползет - и привет...
– Не надо ждать!
– взвизгнул Де-Двоенко.
– Ноги в руки - и за дело! Застрелите, разрежьте на куски, утопите - только скорее!
– Уже работаем, - примирительно сказали в трубке.
– Не волнуйся, Плюс-Двенадцать, не подведем.
– Не подведем, - шепотом передразнил Де-Двоенко, отключаясь. "Ах, силы небесные..." Вышел из кабинки, заглянул в остальные: проверил, не слышал ли кто. Убрал телефон и спустился вниз, в дежурку.
– Черный где?
– спросил он требовательно.
– Который Цогоев?
– Ну да, да, да!
– Так вон он, товарищ майор, в угол забился.
– Тащи его, падлу, наверх. Наручники захвати, и противогаз тоже. И позови Папана.
– Он, товарищ майор, на больняке.
– Что? На больняке? Какой, к лешему, больняк такому бугаю? Что с ним?
– Палец вывихнул, на правой ноге, когда дубасил. Большой. Торчит и не ложится, как этот самый.
– Тьфу, - плюнул Де-Двоенко.
– Производственный травматизм. Сачок. Ну, сам пойдешь.
Дежурный, поигрывая ключами, приблизился к клетке.
– Бонжур, - сказал он обезумевшему от ужаса Цогоеву.
* * *
Сеточка Будтова, обогащенная уменьшительным суффиксом, казалась сеточкой лишь одному Захарии Фролычу - по принципу "своя ноша не тянет". Будучи вовсе не сеточкой, а огромной, битком набитой авоськой, окрыленному Будтову она представлялась невесомой. Он горы мог свернуть, предвкушая "льдинку"; суффикс, таким образом, помимо уменьшительного значения, имел еще ласкательно-заботливый смысл. В магазине скорой помощи, которая оказывалась круглосуточно, то есть двадцать четыре часа, сеточка была развязана, а ее содержимое расставлено по ящикам. Будтов разбогател. Он постоял в продуктовом отделе и посмотрел, как неизвестный мозжечок-с-ноготок хитрит и пытается сэкономить, выкраивая что-то для себя из колбасных семейных денег. Сколько останется сдачи? Один неосторожный взмах ножом способен перерезать крылья вместе с душой. Налюбовавшись, Захария Фролыч телепортировался в отдел бытовой химии, где сделал покупки.
Карманы Будтова оттопырились; сам же он зашагал к пустырю, где возле штабеля сырых, прогнивших досок околачивался Топорище.
Топорищу было лет тридцать-шестьдесят, свое прозвище он заработал как производное от фамилии "Топоров", которую друзья его узнали случайно, во время антитеррористического милицейского рейда. Тогда у Топорища еще был паспорт, но его, отобрав посмотреть, тут же порвали на части, а самому Топорищу дали в морду. С тех пор, лишившись документа, он уже не мог носить свою звучную, солидную фамилию, и в кличке теперь воплощался остаток утраченного достоинства. Все эти события развернулись за какие-то месяц-полтора - именно столько прошло с момента первого появления Топорища, однако всем казалось, что он был здесь всегда и всегда будет. Или не будет.