Пограничная река. (Тетралогия)

Каменистый Артем

В какой-то момент Андрей оказался один. Толпа осталась позади, у ворот, а перед ним темнели безлюдные улочки поселка. Деревянные избы, сделанные будто под копирку, тянулись ровными рядами, теряясь во мраке. Куда идти дальше, он не представлял — рядом с ним не было ни одного знакомого бойца.

Хотя нет, кое-кто есть.

К Андрею подошла Рита, остановилась, спокойно поинтересовалась:

— Вам небось Добрыня сказал в гостином дворе до завтра ночевать, а там разберется?

— Нуда.

— В мою избушку никого не поселили — Добрыня

сказал, что верил в мое возвращение, и даже прибирать туда девочек посылал иногда. В общем, если не боишься переночевать под одной крышей с женщиной, то я тебя приглашаю.

— Какая ты строгая сегодня, — улыбнулся Андрей. — Мы же вроде почти как муж и жена по вашим понятиям.

— Ну церковь наш брак еще не благословляла.

— Меня это не смущает.

Меня тоже. В поселке баня еще не остыла, ты можешь помыться. Я дам тебе свои шорты и рубашку — тебе, конечно, не очень впору, но до завтра получше одежды не найти. Так что если хочешь лечь спать чистым, придется тебе потаскать женские тряпки.

— И это тоже меня не смущает, — заверил Андрей. — Хотя, если ты будешь настаивать на юбке, у меня могут возникнуть возражения.

— А куда ты денешься. Ну что, пошли?

Замка на двери не было — простой деревянный засов, правда, опечатанный. Сорвав восковую печать, Рита шагнула в дом, поднесла принесенный фитиль к свечке. При тусклом освещении Андрей оглядел скудное убранство избушки. Скудное по меркам Земли — для пленника, два года прожившего в сарае, это почти дворец. Скромно и уютно. Ему понравилось.

Неловко снял с плеча тяжелый мушкет, поставил его сбоку от двери, прислонил к стене. Топорик положил рядом. На деревянный гвоздь повесил подсумок с пулями и патронами и пороховницу. Все — другого имущества у него, по сути, нет; лохмотья не в счет.

Хотя нет, кое-что свое у него все же есть.

На ладони тускло блеснула бронзовая четырехгранная пирамидка. Бесполезная вещица, найденная при попытке промыть пробу. Но зато это его личная вещь. И неважно, что она старая — в лохмотья от времени не превратилась, даже следов коррозии нет. Кто знает, может, через много-много лет за нее какой-нибудь коллекционер готов будет отдать состояние как за уникальный предмет культа древнего бога или эксклюзивное грузило, используемое античными царями для ловли форели.

Не будет войн с хайтами и рабства, не будет больше яркой жизни на лезвии ножа. В небесах вместо «скатов» начнут летать самолеты, и пассажиры, сидя в удобных креслах, будут заказывать холодный томатный сок. А пирамидка будет все так же поблескивать бронзой, озадачивая исследователей странным символом на своей грани.

* * *

Сильная рука вытащила Гнатова из воды, вздернула, ставя на ноги. Колени подогнулись, но упасть ему не дали — удерживали вертикально, сжав воротник.

После чудовищного взрыва, уничтожившего галеру, Гната отбросило далеко от корабля. Его спасло то, что сидел он при этом на носу, а рвануло на корме. Оглушенный,

израненный, деморализованный до истерического состояния, изо всех сил пытался удерживаться на плаву целую вечность, пока течение не вынесло его к какому-то островку. Сил выбраться на берег уже не осталось — увязая в иле, он с плачем полз к суше, пока его не ухватили за загривок.

Вот и конец — уж лучше бы он утонул. А теперь суд и публичное повешение. А может, что-нибудь похуже придумают, вроде того же четвертования.

Почему пленители молчат? Или он оглох вообще? Правое ухо вроде бы точно оглохло, а левым он различает кваканье лягушек — значит, и голоса слышать должен.

Найдя в себе силы, повернулся, уставился в круглое лицо, поросшее мягкой шерстью. Куда-то сквозь Гнатова в бесконечность уставились огромные глаза.

— Удур? Это ты? — облегченно прохрипел Гнатов.

— Да, я Удур.

— Как же ты меня напугал! Спасибо, что помог выбраться-я едва не утонул в этой грязи. Удур, ты меня можешь спрятать?

— Я не знаю. Ты непонятно спросил. Если я тебя спрячу, то я буду знать, где ты спрятался. Получится, что я не спрятал тебя от себя. Нет, я не смогу тебя спрятать.

— Удур, да ты же тут все острова знаешь. Спрячь меня там, где меня не смогут найти люди.

— Сегодня людей здесь нет. Оставайся здесь. Сегодня ты от них здесь спрятан.

— Удур! Мне надо спрятаться от них не на сегодня! Мне вообще надо спрятаться! Мне надо, чтобы меня не нашли никогда!

Странно, но в безразличных глазах клота Гнатов вдруг разглядел что-то похожее на скрытую насмешку. Причем насмешку угрожающую.

— Люди реки и люди суши вместе. Мы едим одну рыбу. Мы пьем одну воду. Мы убиваем врагов вместе. Люди реки готовы спрятать тебя так, как прячут своих людей. Даже кости людей реки нельзя найти. Мы прячем хорошо. Ты хочешь, чтобы мы тебя спрятали так, чтобы тебя никто не нашел? Никогда не нашел?

— Удур, я же сказал — спрячь! Хочу! Мне надо отлежаться. И нужна твоя помощь!

— Пойдем, тебе поможет земля.

— Какая еще в задницу земля?!

— Сегодня она сильна. Сегодня она умеет прятать. Тебя никто не найдет. Никогда.

Из-за туч выглянула луна. Перед Гнатовым без малейшего шума расступилась стена тростника, открывая маленькую круглую полянку. Посреди нее возвышался странный постамент, сделанный из переплетенных стеблей того же тростника. Со всех сторон на полянку выходили мрачные клоты, в воздухе запульсировал чарующий ритм, будто где-то вдалеке поет церковный хор.

Удур подтолкнул Гнатова в спину:

— Иди, земля ждет.

Эпилог

Ключи бывают разные. Маленькие для шкатулок и символические гиганты для ворот городов. Магнитные и электронные, из простого железа и серебряные, а то и золотые. Для уличных ворот и для внутренних дверей. Очень много разных ключей бывает — все перечислить невозможно.