Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!»
Шрифт:
Два уцелевших мотоцикла М-72 били из ручных пулеметов по броневику. Но броня в восемь миллиметров держала удары пуль, а плоская башня ловила новую цель – русские мотоциклы. Пули разбили обе фары броневика, рвали куски резины из колес, звеня, искрили от брони.
– Не взять! – крикнул водитель М-72 и круто рванул прочь, уходя от пушечных вспышек.
Другой М-72 не успел. Снаряд разорвал бак, убил наповал мотоциклиста. Бензин из горящего бака выплеснулся на пулеметчика, который за долю секунды успел выпрыгнуть.
В какой-то момент летевший наобум
Волна наступающих захлестнула орудийные позиции. Часть артиллеристов вела огонь до последнего, лихорадочно передергивая затворы карабинов. Майор и его адъютант опустошили магазины автоматов. Выхватили пистолеты, но успели сделать лишь несколько выстрелов.
Обоих с ходу проткнули штыками в живот и продолжали остервенело колоть дергающиеся, исходящие криком тела. В бою, а особенно в рукопашном, не берут пленных и не просят пощады. Смелые дерутся до последнего, а трусов убивают в спину.
Немецкий лейтенант расстрелял два автоматных магазина, выдернул из-за голенища сапога третий. Выпрямившись, поймал взгляд капитана-пограничника, целившегося в него из автомата с массивным круглым диском.
Лейтенант выпрямился и с ненавистью швырнул магазин в русского. Было обидно умирать, когда разгром России только начался и главные победы были впереди. Как жаль, что он не доживет до них. Очередь скорострельного ППШ разорвала грудь и опрокинула лейтенанта. «Цундапп» с пулеметом в коляске, мчавшийся на выручку артиллеристам, вел на мушке Василь Грицевич. Рядом стреляли и мазали бойцы из батальона Зимина. Его выстрел хлопнул не громче других, но снайперская пуля угодила точно в цель.
Мотоциклист не успел погасить скорость. Мощный, новейшего образца «цундапп» с массивными рамами, сделанными специально для русского бездорожья, завяз в песке. Пулеметчика сильно ударило грудью о край коляски. Он потянулся к своему МГ-34, но перед глазами сверкнула вспышка. Его застрелил в упор набежавший красноармеец.
Фельдфебель и его группа отстреливались до последнего. Понимая, что карабинами русских не остановишь, он дал команду:
– Гранаты к бою!
И первым выдернул запальный шнур. Метнули гранаты еще двое-трое. Но команда запоздала, все они были заколоты штыками хлынувшей к орудиям пехотной цепью. Остальные побежали – слишком жутко и неотвратимо приближалась смерть в виде отточенных, как жало, штыков.
– Трусы! Вас убьют, – ворочался тяжело раненный фельдфебель, сумев достать и выдернуть запальный шнур еще одной гранаты.
Она взорвалась возле его руки, изрешетив осколками тело и убив красноармейца, пытавшегося достать его штыком. Разбегавшихся артиллеристов догоняли ударами штыков, а тех, кто убегал слишком резво, расстреливали в спину.
Остатки расчетов сгрудились возле своих (точнее, трофейных) пушек. Они не имели права бросать вверенные орудия. В любой армии мира за это отдают под суд и не щадят провинившихся.
Артиллеристы, так азартно и безнаказанно посылавшие снаряды в окруженных русских, оказались не готовы к внезапной атаке. Они представляли, что творится в изломанном, разбитом взрывами лесу, как прячутся в щели недобитые солдаты Сталина.
Когда из горящего, переломанного снарядами леса выскочили атакующие казаки, пограничники и красноармейцы, немецкие артиллеристы прозевали начало неожиданной атаки. Однако быстро организовали отпор и выбили осколочными снарядами едва не половину наступавших.
Но волна русских, которым нечего было терять, захлестнула артиллерийские позиции с такой яростью, что их ничто уже не могло остановить.
Началось уничтожение расчетов – месть за безжалостный артиллерийский огонь и погибших друзей. Костя Орехов длинными очередями свалил троих из гаубичного расчета. Еще двоих артиллеристов закололи красноармейцы комбата Зимина.
Политрук Зелинский, не рискуя приблизиться к капониру, откуда стучали ответные выстрелы, всаживал в щит «трехдюймовки» длинные очереди. Пули звенели и рикошетили, выбивая снопы искр. Увидев Журавлева, устыдился собственной нерешительности и бросился было вперед.
– Постой, – дернул его за руку здоровяк Лыков.
Сопя, взвел гранату и бросил ее в капонир. Оттуда выскочили трое артиллеристов. Зелинский нажал на спуск, но прозвучал лишь один выстрел – диск опустел.
– Куда ж ты лез? – крикнул Зиновий Лыков.
Бросил вслед еще одну гранату, но немцы уже исчезли. Несколько человек прыгнули в грузовик, водителя застрелил Журавлев, остальных закололи штыками.
Саперы-лейтенанты Кондратьева, заранее разделенные на группы, взрывали толовыми шашками орудия. Но взвод был саперно-строительный, многие были призваны недавно и с взрывчаткой дела не имели.
Получалась бестолковщина. Упаковка двухсотграммовых шашек, привязанная к замку «шестидюймовки», рванула с такой силой, что убила не успевшего укрыться сапера. В другом месте под взрыв подсунулся красноармеец, собиравший трофеи.
Его отшвырнуло, сломало руку. На помощь Кондратьеву пришел капитан Журавлев. Обоих торопил комбат Зимин.
– Быстрее!
Немцы подогнали бронетранспортер и открыли огонь. В его сторону развернули легкую полковую пушку и отогнали снарядами. Раненых погрузили на грузовик, нашу полуторку ГАЗ-АА, дважды сменившую хозяев.
– Вывози раненых, – приказал политруку Журавлев.
– Я с вами останусь, – упрямо мотал головой Зелинский. – Отходить с боем придется. Я буду воевать.
– Ложись, – пригнул его к земле Кондратьев. – Сейчас рванет.
Заряд тола, заложенный в ствол шестидюймовой гаубицы, развернул его лепестком. Второй заряд смял орудийный замок.
Из отсечного хода выскочил прятавшийся там артиллерист. Сначала поднял руки, затем, видя, что русским не до него, бросился убегать. Лыков выстрелил, промазал и засвистел вслед: