Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!»
Шрифт:
Дантист отрядной санчасти, старичок с седой бородкой, хотел что-то сказать главврачу. Пуля ударила его в голову. Он упал с широко открытыми удивленными глазами. Взрыв свалил сразу четырех носильщиков, полетели клочья парусины и обломки деревянных ручек.
Наталья Викторовна бросилась к дымящейся воронке, успела разглядеть оторванную ногу, чье-то окровавленное туловище.
– Санитары! Сюда. Здесь люди умирают.
Она схватила за руку спешившую медсестру, но главврача встряхнул особист Лесков.
– Прекратите суету! Вперед, только вперед. Минута задержки – пять
Майор подтолкнул ее. Наталья Викторовна послушно побежала следом за носилками. Когда упал один из санитаров, она перехватила шершавую, грубо оструганную ручку и потащила носилки вместе с тремя другими бойцами. Это было самое разумное, что опытный врач могла сейчас сделать.
Голова колонны и ее основная часть хоть и с потерями, но пересекли открытое место, где защитой служили лишь кустарник и кучки деревьев. Теперь передовые подразделения и обоз с ранеными снова углублялись в лес.
Вслед летели мины, снаряды, пулеметные трассы, падали убитые, но все это было несравнимо с тем ударом, который немцы нанесли по группе, которая прикрывала отход колонны.
Застава Журавлева вместе с саперным взводом Кондратьева, дополнительно усиленные бойцами, двумя легкими трехдюймовыми полковыми пушками и пулеметами медленно отходила, сдерживая натиск немецких частей.
Артиллеристы сумели поджечь один из танков Т-38 чешского производства и проломить борт сунувшемуся вперед бронеавтомобилю «Магирус» с его 20-миллиметровкой и двумя пулеме тами.
Обе полковые «трехдюймовки» были вскоре разбиты. Второй танк Т-38 налетел с фланга, прокладывая дорогу снарядами и пулеметными очередями. Саперы Кондратьева бросили несколько связок с толовыми шашками. Но бикфордов шнур или взрывал заряды раньше времени, или шипел, подбираясь к взрывчатке с запозданием, когда танк уже миновал опасное место.
Кто управлял этой машинкой, немцы или танкисты из сорокатысячной словацкой бригады, кинувшейся в компании с германцами делить Россию, было неизвестно. Девятитонная машина крутилась, посылая длинные очереди из пулеметов и осколочные снаряды из 37-миллиметровой пушки. Настигая раненых, давила, наматывая тела на гусеницы.
Танк, в придачу к многочисленным пулеметным точкам и беглому минометному огню, разрезал хвост колонны пополам. Сержант-пограничник, единственный уцелевший боец из пятой заставы, скрутил ремнем две гранаты РГД и пошел на танк. Машина, напрягая слабосильный движок, который годился лишь для погони за пехотой, ударила сержанта корпусом и перемолола тело узкой гусеницей.
Бледный от злости и бессилия Василь Грицевич выстрелил из снайперской винтовки и едва успел отскочить от дыхнувшей жаром и гарью танкетки. Сапер поджег короткий запальный шнур. Пулеметы Т-38 прошили бойца, а пакет с толом взорвался, раскидав сапера на части.
Федор Кондратьев держал в руках два других пакета с толом.
– Колька, ты со мной?
– Давай один сюда, – отозвался Мальцев.
Старшина Будько полосовал корму танка из ручного пулемета. С руганью сменил диск, пули рикошетили от брони в двадцать пять миллиметров. Два «максима» вели огонь по смотровым щелям. Грицевич ловил вспышки и посылал пулю за пулей в наступающих немецких солдат.
Политрук Зелинский опустошил оба диска ППШ и достал из кобуры пистолет.
– Иди к «максиму» на правый фланг, – приказал ему Журавлев. – Там всего один человек в расчете остался.
Политрук надвинул поглубже фуражку и зашагал навстречу своей гибели, которая, как он считал, произойдет в ближайшие минуты. Неужели нельзя было найти другого человека в расчет «максима»? Просвистевшая мимо пуля привела его в чувство. Зелинский пригнулся, сменил самоуверенную походку на бег трусцой и плюхнулся на живот рядом с пулеметом.
– Ленты направляй! – не оценив самоотверженности политрука, грубо прикрикнул сержант, командир расчета. – Рассохлись после дождя, надо ровно держать.
– Догадаюсь как-нибудь, – буркнул Зелинский.
Но пулеметчик его не слышал, посылая очереди в МГ-34, подобравшийся слишком близко.
А Коля Мальцев никогда не думал, что танк может так мощно сотрясать землю. Машина вдруг остановилась. Возможно, перезаряжали пулеметы или вглядывались в темноту. Затем сверкнули три пушечных выстрела подряд.
– Ты – справа, я – слева, – донеслась команда Федора Кондратьева.
Помогал Будько, снова стрелявший по танку из «дегтярева». Башня повернулась в его сторону, тонкий ствол калибра 37 миллиметров послал снаряд, который рванул с перелетом. Ствол пушки полз по вертикали вниз, ловя в прицел настырного русского пулеметчика. Будько не стал дожидаться выстрела и бросился в сторону.
Механик-водитель с ревом набирал скорость. На пути оказался густой куст ивняка. Командир дал команду его обогнуть, не желая забивать ходовую часть мешаниной вязких прутьев. Машина замедлила ход, крутнулась, и эти потерянные секунды стали для танка смертельными.
– Жри, в бога мать твою…
Решительный мужик Федор Кондратьев боялся громыхающей машины не меньше любого другого бойца, но, ломая страх, подбежал на десяток шагов и швырнул пакет.
С такой же руганью набегал с правой стороны сержант Мальцев. Все промелькнуло за эти секунды: дом на берегу Волги, лицо матери, девушка Бася, ждавшая от него ребенка, и какие-то яркие непонятные картинки. Тело подхватило вихрем, перевернуло и швырнуло в густую нескошенную траву.
Мальцев приподнялся на локтях, глядя на дергавшийся танк, который рывками преодолевал метр за метром. Скручивалась порванная гусеница, заднее колесо выбило, торчала погнутая ось. В голове Николая звенело, тело не повиновалось, из носа текла кровь.
Башня поврежденного танка вращалась, вели огонь пушка и пулемет. Но машину подковали крепко. Дымил двигатель, виднелась глубокая вмятина в броне, сорвало подкрылок.
Немцы (возможно, словаки) не поняли до конца степень ненависти, с которой дрались русские. Пулеметы свалили набегающего пограничника с гранатой, удары пуль расшлепали чье-то тело в темноте. Потерявший выдержку сапер кричал, наступая на подбитый танк с толовыми шашками. Он не поджег в горячке запальные шнуры и погиб от очереди в упор.