Пограничные зори

Медведев Иван Анатольевич

— Ты отказываешься ловить нарушителя границы? — изумился молодой начальник заставы.

— Начальник, ты слеп от злости, а со слепым о цвете не говорят. — И Меред снова припал губами к сырой глине, глубоко затягиваясь густым дымом. — Белый Перс, которого ты ищешь, только того и ждет, чтобы мы начали облаву. Но он ошибся. И скоро поймет это. Иди спи, начальник, но помни, что искать меня надо у Большого камня. А захлопнешь капкан пустым, после этого рот насмешке долго не захлопнешь.

Белого Перса Меред знал с тех времен, когда с отцом сеяли для себя на плоскогорье богарную пшеницу. Тогда еще Белый Перс хотел поссорить русских с туркменами. И тогда он стрелял ночью в памятник. А когда отряд крестьян погнался за бандой, другая угнала за кордон две отары общественных овец.

Крестьяне гнались за бандами по горам. Через сутки нашли в пещере тлеющие угли. Но басмачи на конях ушли из ущелья. Они схватили лошадей за хвосты и били их плетьми изо всех сил. Озверевшие животные рванулись вверх, цепляясь твердыми, как кремень, копытами за едва видневшиеся уступы, и вынесли всадников на хребет. Догнать бандитов крестьяне так и не смогли, их лошади были подкованы давно и шипы стерлись.

Меред в тот раз двое суток сидел у камышей старого родника, где, по его расчетам, должны были показаться чужаки во главе с Белым Персом. Но незнакомые шорохи, долетавшие с ветром, спутали все карты.

—

Пси-пси! — предупредил Меред.

— Пси-пси! — ответили ему вечерние сумерки.

И снова Меред чихнул, словно барс.

Сумерки ответили тем же, но теперь с другой стороны.

Сердце молодого мергена дрогнуло от радости. Мало кто в округе приносил с охоты сразу двух барсов. Меред осторожно повернул затвор и приподнялся из-за укрытия. В это время на голову ему накинули халат. Руки заломили, ноги туго перетянули ремнем.

— Ну, будешь еще бегать за нами? — спросил предводитель банды Белый Перс. И приказал поставить парня на колени, лицом к роднику.

— Нет, — тут же передумал Белый Перс. — Не станем поганить воду его кровью. Отволоките этого барса к камням. — И Белый Перс рассмеялся Мереду в лицо.

Он рванулся, хотел вскочить, но двое рыжебородых навалились ему на плечи.

Дважды Белый Перс прицеливался из маузера. И дважды опускал его. Прицелился в третий раз. Но один из бандитов отозвал предводителя, и из-за камней до Мереда донесся внятный шепот:

— Ты хочешь, чтобы все девять его братьев объявили нам кровную месть? Напугал — и хватит. Оставь. При случае рассчитаемся.

— Ну вот что, — сказал Белый Перс. — Сокол мух не ловит. Стой здесь, пока мы не скроемся. А будешь кричать, пулю получишь — И он вдавил ствол маузера а лоб Мереда. — Стой — и ни с места!

И только когда бандиты отдалились, Меред заметил свою винтовку в траве. Он схватил оружие, и один из них, там, вдалеке, упал на колени. Четверо, отстреливаясь, подхватили раненого и скрылись за камнями.

С тех пор прошло много времени. И вот в Геок-Тепе снова ночью стреляли в медную дощечку на памятнике погибшим казакам. Меред был уверен, что Белый Перс засел где-то поблизости, выжидая.

Перед рассветом к костру у Большого камня прискакал пограничник. Он сообщил, что на ближайшем разъезде бандиты украли у путевого обходчика дочь. Прием был прежний — отвлечь главные силы заставы и совершить налет на стада.

В горах отряд неожиданно натолкнулся на заплаканную девочку. Не говоря ни слова, она передала несколько патронов от маузера. Белый Перс пытался запугать Мереда напоминаниями о встрече у родника.

Меред долго рассматривал патроны, думал, а когда отряд двинулся по указанному девочкой направлению, снова смотрел на тяжелые патроны маузера. И тень ложилась на лицо Мереда: он понимал, что где-то здесь таится хитрость. Но какая? Вначале шли следы трех коней. А дальше проводник насчитывал лишь четыре отпечатка. Конь начал кружить, словно сбился с пути. И вот за двумя первыми кругами, в стороне от направления, принятого пограничниками, Меред увидел еще теплый навоз. И огненно полоснула гнедой круп плетеная камча. Меред понял, что Белый Перс решил скрыться у старых чинар.

Двое суток в поселке никто не видел Мереда. Братья несколько раз ездили на заставу, но и там ничего не знали о проводнике. Он вернулся на третьи сутки в изодранном халате, с седлом на плечах и огромной ссадиной у левого глаза. На заставе он, стерев рукавом пот со лба, подошел к молодому начальнику и тихо сказал:

— Там, у старых чинар, сокол поймал двух мух.

Валентин Рыбин

СИНИЕ ГОРЫ

Из поэмы

Много солнца, много света, в знойном мареве земля. И шуршит сухое лето по горам и по полям. Из винтовки по мишеням бьет Маньков на славу — старшине на утешенье и бойцам заставы. Отстреляется, привстанет — парню дышится легко. Что ни выстрел — попаданье, а бывало — в «молоко». Скачет конь — рябит в глазах. Сабли взмах — летит лоза. Парень рубит ловко. Быстрота, сноровка! Жарко, служба нелегка. Но настанет вечер — и Маньков у турника расправляет плечи. Разотрет в ладонях мел: — Сделать, что ли, склепку? Смех — мол, каши мало ел. — Я хлебал похлебку. . . . . . . . . . . Снова шутки средь бойцов: — Не теряйся, Вова!.. Пишет парень письмецо старику Манькову. Полсела в письме его и для всех приветы. Жив, мол. Кормят ничего, только жарко летом. * * * Над речкою устало поникли ветви тала. Ночами стонет филин, оплакивает лето. И зяблик: «Цви-ли, цви-ли?» — как будто ждет ответа. Тишина… Скрипит перо, в кабинете лампа светит. Заседает в кабинете комсомольское бюро. И глядит с портрета Ленин… Рыжкин встал — серьезный вид; вслух читает заявленье. У стола Маньков стоит. «Все свои… А вдруг не примут?» То уверенность, то страх. Посмотрел в окошко. «Климат непонятный на горах». Прокатился над двором по

горам сердитый гром. Чудеса творит природа — гром в такое время года! Гром, а дождик мельче проса, стекла плачут от дождя… По уставу три вопроса, год рождения вождя… Вот Маньков в казарму входит, парня — чуть не на ура. — Значит, принят? — Принят вроде. — Улыбнулся — С плеч гора. Серых туч густая лава, ночь ноябрьская слепа. Верст за десять от заставы безымянная тропа. Ветер злой свистит на склоне, над тропой кусты дрожат, у подножья дрогнут кони, за скалой бойцы лежат. Чу, с куста вспорхнула птица. Не видать во тьме ни зги. Легкий шорох у границы, вороватые шаги. Ближе, ближе шорох слышен, — Слышь, идут?.. Маньков застыл, шепчет Камину: — Потише. Пусть идут, заманим в тыл. Камин встал. — Их много вроде. — Весь трясется, сам не свой — Брось дурачиться, Володя. — И надсадно крикнул: — Стой! Вспыхнул мрак смертельным светом, конь сорвался — стук подков. И — темно. — Володя, где ты? Слышь, Володя?.. Нет ответа. За кустом притих Маньков. Страшен враг? Конечно, страшен. Ждет боец, глядит на склон. Подступает к горлу кашель. И откуда взялся он? «Непонятен этот климат. То прохладно, то жара…» Трое их. Проходят мимо. Ну, давай, Маньков. Пора! Не спеша винтовку вскинул, скорострельною стрельбой двух свалил — ударил в спину: третий бросился в низину. — Брешешь, справлюсь я с тобой! Прыгнул вслед: — Постой, «дружище»!.. Повалил в гнилой листве и тяжелый кулачище припечатал к голове. — Так-то вот, — вздохнул сердито, — подлецам шутить с огнем. Снял ремень, связал бандита и откашлялся на нем. «Ну с чего бы кашель этот? Фу ты, черт! Секрет открыл: ведь с потемок до рассвета я ни разу не курил». Серых туч густая лава, стук копыт в сырой траве. Скачет чуть не вся застава с Семихаткой во главе. Мчатся ветром — к гривам плечи, по горам коней гоня. Камин всадникам навстречу — без винтовки, без ремня. Кони встали, кони в мыле, кони дышат тяжело. — Где Маньков?! — Его убили… Семихатка сплюнул зло. Мчатся дальше. В серых тучах «безымянная» вдали. Прискакали. Возле кручи залегли и поползли. Семихатка брови хмурит: у скалы — как будто дым. Пригляделся. — Кто-то курит. Не стрелять. Возьмем живьем. Встал Маньков. «Да это ж наши!» Сердце прыгнуло в груди. Закричал, рукою машет: — Эй, ребята, подходи! После боя пришел в столовку, съел тарелку борща и каши. — Ловко ты их отделал, Вовка! — похвалил его повар Пашин. — Зря судачили, что не годен… Вот, глядишь, и выдадут орден. Человека узнаешь разве сразу — чем он живет и дышит? А ведь ты всесторонне развит, из тебя бы и повар вышел.

Ата Каушутов

ОХОТА

Из романа «Внук Мергена»

Солнце сдвинулось за гору, вершину которой укрывали облака. Ранние сумерки быстро сгущались, и охотникам с тяжелой ношей на плечах приходилось пробираться ощупью. Своего полуторапудового джейрана старик нес медленно, но довольно бодро. Молодой его спутник часто дышал, отфыркивался и пыхтел, мелко семеня ногами, хотя туша на его торбу весила не больше, чем у старика. Молодым спутником был Чушегез. Ему ли равняться с таким испытанным ходоком, как дедушка Мерген. Он не только не жаловался на усталость, а еще и развлекал счетовода. Чушегез изнемог от усталости, но не подавал виду.