Погребенные за мостом

Используется по лицензии от Shutterstock.com

Когда они, наконец, закончили, уже стемнело и снова начал накрапывать мелкий, как водяная пыль, дождик.

Лука, который толком не спал уже больше двух суток, валился с ног от усталости, хотя и старался не подавать виду, не жаловался и не роптал – побаивался отца Владимира. Очень уж тот был суров и строг. К тому же втайне Лука гордился, что именно его, посчитав достойным, выбрали в помощники отцу Владимиру.

Гордыня –

плохое чувство, греховное, но побороть его не очень-то получалось. То, что им предстояло сделать, отец Владимир и другие посвященные именовали не иначе как «миссией». Провалить доверенное им дело значило бы погубить все, что с таким трудом и потерями удалось свершить братьям.

Но они справились.

– Никто его тут не отыщет, – со сдержанным удовлетворением в голосе произнес отец Владимир, отзываясь на мысли своего младшего товарища. – Никогда.

Это уж точно. По тайной тропе, о которой знал только сам отец Владимир, родившийся в этих местах, они забрались, кажется, на самый высокий горный пик. Окажись здесь Лука в одиночестве, ни за что не нашел бы дороги назад, так и заблудился, и сгинул бы в этих проклятых горах.

Но с отцом Владимиром бояться нечего: до того как найти себя в служении Господу, он был разбойником – так о нем говорили братья (вернее, шептались, потому что вслух никто не отваживался), поэтому и знал множество потайных мест в горах, где стоял монастырь.

В пути провели часов двадцать, а то и больше. Сначала долго ехали по разбитой дороге в крытой повозке, которой управлял молчаливый возница с обвисшими усами. Потом, когда дорога закончилась, отец Владимир и Лука, забрав свою ношу, долго шли вдоль буйной горной речки, которая с ревом неслась по камням, словно стараясь опередить путников.

Здесь, внизу, всегда было холодно: черные горы, заросшие дикими лесами, нависали, не пропуская солнечные лучи. Лука совершенно вымотался, пробираясь по острым камням. Долгополая ряса липла к телу, обвивала ноги, мешая идти, он постоянно боялся упасть и размозжить голову о серые каменные глыбы.

А отцу Владимиру, казалось, все было нипочем: он шел ходко и уверенно, то и дело останавливаясь, чтобы дождаться обливающегося потом Луку. Конечно, думал Лука, ему-то не приходится тащить лопаты и мешок. Впрочем, при мысли о том, что тащил отец Владимир, Луку мутило от страха.

Потом, дойдя до какого-то одному ему ведомого места, отец Владимир резко свернул в сторону горной гряды. Лука старался поспевать за ним. Они углубились в заросли деревьев и кустов: мокрые от дождя ветки хлестали по лицу, за шиворот попадала вода, и Лука морщился, чувствуя сбегающие по спине ледяные струи.

– Наверх, – скомандовал отец Владимир, на мгновение подняв голову к мрачному далекому небу, и Лука послушно поплелся следом, изо всех сил стараясь не думать о том, как станет подниматься на такую высоту.

Он пытался воскресить в себе ту радость, переполнявшую его, когда он узнал, что ему предстоит сделать,

какую честь оказывают ему братья. Но выходило плохо: боязнь высоты была сильнее той призрачной радости.

Путь наверх давался с трудом. Лука не смотрел вниз, видел перед собой лишь спину своего спутника, но при мысли о том, что с каждым шагом дно ущелья отдаляется от них, делалось дурно.

«А спускаться как же?» – думал он.

Придется ведь смотреть прямо перед собой, видеть зияющую бездну, похожую на раззявленную пасть дикого зверя – смертоносную, ненасытную. К тому же будет темно, так и оступиться недолго.

Наконец подъем закончился. Они оказались на узкой площадке, похожей на сердито выпяченную нижнюю губу, над которой нависал «нос» – выступ скалы.

– Зароем его здесь, – проговорил отец Владимир. – Время пришло.

Лука, у которого ноги подгибались от напряжения, хотел было попросить о передышке, но наткнулся на жесткий взгляд отца Владимира и вонзил в землю лопату.

– Рой поглубже, не меньше двух метров, – приказал тот, и Лука послушно принялся копать.

К счастью, земля была довольно мягкая, но все равно провозился он больше часа. Отец Владимир все это время стоял рядом, не выпуская из рук то, что следовало опустить в вырытую Лукой яму, и беззвучно творя молитвы.

Наконец Лука услышал сухой приказ:

– Довольно. А теперь отойди в сторону.

Детали ритуала были ведомы лишь одному отцу Владимиру, и Лука, почти не понимая смысла, выполнял то, что от него требовали: вынь из мешка то, подай это. Он знал: нужно все сделать правильно, дабы то, что они принесли с собой на вершину горы, не смогло вернуться в мир, неся с собой смерть, ужас и разрушение. Сознание ответственности, понимание великой чести, которая была ему оказана, вновь охватили молодого монаха.

И вот теперь, когда все наконец-то закончилось, отец Владимир и проговорил: никто не сумеет отыскать то, что они закопали.

– Возница может проговориться, – вдруг испугавшись, что все труды пойдут прахом, сказал Лука.

– Не сможет, – ответил отец Владимир и улыбнулся. Его лица в сгустившейся темноте не было видно, но Лука догадался по голосу. – Нож под сердцем сделал его молчаливым.

Луке стало страшно от того равнодушия, с каким отец Владимир упомянул об убийстве. Видимо, правду говорили братья: был он прежде настоящим душегубом.

– Я и не заметил, когда ты… – Он сглотнул клейкую тягучую слюну. – Сделал это.

– Еще бы ты заметил.

Отец Владимир подошел к краю платформы и глянул вниз без малейшего следа боязни. Разглядеть что-то в такой темноте он вряд ли смог бы, если только не был способен видеть в темноте, как кошка. Далеко внизу гремела река, перекрывая шорох дождя. Лука, пряча страх, задиристо проговорил:

– А как они узнают, что мы с тобой не станем болтать?

– Мы божьи люди, – ответил отец Владимир, и в этих словах Луке почудилась усмешка. – Ладно, хватит разговоров. Пора возвращаться.