Погружение
Шрифт:
Енисей был пуст. Облачность поднялась ещё выше, дождь не ожидается, вокруг тишина и покой. Безлюдье – я, остров и сетка.
За все эти дни, как сказали Петляковы, мимо Разбойного проследовали три судна, и все против течения, на Красноярск. Сам видел одну самоходную баржу, судя по осадке, пустую. Но никто не прошёл в низовья. Дико! Енисей знает речной транспорт с семнадцатого века, если не раньше. По нему испокон веков доставляют оборудование, лес, топливо. И вдруг дорога жизни встала. Это ещё апокалипсис или уже самый настоящий постап?
Всемирная катастрофа убила навигацию.
Поэтому, когда я увидел вдали приближающийся буксир
Тут другой случай.
Отталкиваемый течением буксирчик сопротивлялся, зло буровил воду носом, стараясь натянуть трос. Чадил дизель, покачивалась вывешенная за борт алюминиевая «обушка».
Торопится капитан, хочет быстрей попасть домой… Связка подходила всё ближе, и я наконец разглядел баржу. Низкая и небольшая, полукустарное изделие, склёпано в одной из местных артелей. На дощатом настиле стояли две палатки: большая армейская УСБ-56, брезентовая, и ещё боле древняя каркасная КАПШ-1, явно из списанных. «Её бы в питерский музей Арктики и Антарктики сдать, а не по рекам таскать», – подумал я.
Как правило, если движение на Енисее маленькое, встречные суда друг друга приветствуют, словно поддерживая в долгом пути. В текущей ситуации, когда вокруг ни души, сам бог велит посигналить замеченному водномоторнику.
Я поднял к глазам бинокль. Скуластый шкипер в фуражке с белым околышем поднял бинокль и посмотрел вдаль, но даже головы не повернул в мою сторону. Кроме капитана, в крошечной рубке никого не было. Судовая сирена так и не рявкнула в приветствии, я решил руками не размахивать.
Что там, на барже? С такой черепашьей скоростью даже от Туруханска им пришлось бы тянуть сюда дня четыре. Однако печные трубы над палатками не дымились, на растяжках не сушилось постиранное бельё, на корме не видно очага и вполне логичных скамеек для отдыха на свежем воздухе, никто не курил, мрачно поглядывая на проплывающие мимо берега. Не оборудован примитивный клозет…
«Там нет живых, Лёха. Это баржа мертвецов. Судьба сказала своё слово, и теперь капитан упрямо тянет усопших к последнему причалу».
– Грёбаный диатез…
Чайник взял, заварочки, сахарку, ага. Накрылось чаепитие, никакого желания.
Сцепка ушла вверх, а я всё смотрел вслед мёртвому каравану.
Мрак накрыл реку.
В голову настойчиво полезли очень нехорошие мысли, ассоциации и воспоминания. Думал за рыбалкой спрятаться от действительности? Напрасно.
Представил вдруг: именно в этот момент озверевший от известий с искалеченной родины командир АПЛ, борта которой ещё не вскрыты ударами глубинных бомб наших фрегатов, отдал команду на пуск. Крылатая ракета покинула ячейку на борту субмарины, в которой спала три месяца, и, легко проткнув толщу ледяной арктической воды, выскочила на пустынную поверхность Карского моря. Натужно загудело пламя бустера, поднимая ещё сопротивляющийся «Томагавк» на высоту в триста метров, на нисходящей траектории старта из тела ракеты выдвинулся воздухозаборник, раскрылись короткие крылья и хвостовое оперение. Железное чудовище полностью проснулось, рыскнуло пару раз, опознавая местность, и словно гончая, помчалось над водой к своей цели, чтобы в одно мгновение с ней испариться в ослепительной вспышке смеси тротила и гексогена.
Наверняка кто-то ещё воюет, вон, японцы сколько лет после Второй мировой на островах оборонялись…
Опять вспыхнула боевая злость, меня душила обида.
Гадство, зенитчики, ну вы хотя бы одну целую «Иглу» оставили! Отчаянно захотелось сесть прямо тут, на песке безлюдного островка, посреди великой реки, и терпеливо ждать, не замечая комарья и мошки, дождей и ветров. Дождаться, вовремя заметить, изготовиться, снести. Холодно.
И, выполнив свой долг, умереть от счастья.
«Ага, сеть китайскую вертикально поставь. Или пистолетиком запусти».
Уходить надо, иначе я своим настроением всю рыбу распугаю.
…Мотор сыто урчал, я внимательно разглядывал берега, а солнце припекало так, что пришлось разоблачиться. Хорошая лодка. Не для гонок, конечно, зато надёжная, основательная, под грузовым винтом идёт только в путь. Управление вынесено вперёд. Вот только тент надо бы найти и поставить.
На средней скорости я шёл до бакенов, обозначающих фарватер для движения судов, на берегах виднелись белые трапеции створов. На внутренних водных путях России левой по течению стороне присвоен белый цвет, правой – красный. Здесь бакены простые, а от Игарки и ниже на Енисее, где начинают действовать уже морские правила судоходства, речные бакены уступают место большим морским буям с радиолокационными отражателями. Там и река гораздо шире… До восьми километров.
Геннадий Фёдорович говорил, что после прохождения белой трапеции дощатого створного знака, установленного на поляне, нужно прижаться влево, чтобы не пропустить место впадения Сагалки, в плохую погоду или по незнанию можно не заметить. Что я и сделал, резко прибавив газу. Моторка шла вдоль берега, так лучше – течение меньше, волны ниже, а скорость выше. Двигатель обрадовался и вывел «Прогресс» на реданы – на скорости сосны и ели слились в зелёную стену.
Справа по борту тянулась девственная тайга, леса и болота на сотни километров. Здесь, на берегу, мне повстречался большой медведь. Хозяин дебрей стоял возле кустов и смотрел на лодку до тех пор, пока под рёв мотора я не изобразил атаку – топтыгин всё понял, быстро повернулся и удрал.
Примерно через пять минут быстрого хода увидел устье небольшой речки, это и есть Сагалка. Действительно, разглядеть трудно, русло почти сразу поворачивает, а кедровый бор смазывает особенности рельефа.
«Посмотришь, как там дела, и назад, к сетке. Если на базе гидрологов никого нет, проведёшь быструю мародёрку», – подсказал мне Мальчиш-Плохиш из сказки. Я заставил Петляковых полностью её вспомнить и прочитать. Годная сказка, актуальная. Видать, не такой уж плохой человек был этот Аркадий Гайдар.
«Чай на пляже попьёшь, – утвердил я решение с учётом предложенного Плохишом. – А можно и в посёлок смотаться, побредить пока с дедом, чтобы времени не терять».
Интересные тут места начинаются, особенно по правому берегу Енисея, то есть с моего левого борта. Там тайгу разрезает устье реки Большой Пит, крупного енисейского притока, стекающего с Енисейского кряжа. Сложную горную реку речники прозвали «бешеной».
Там, в долине реки, начинается путь в Золотую тайгу, к богатым месторождениям золота, открытым в середине девятнадцатого века. Я в своё время специально интересовался этой темой, хотел наняться в артель. Собственно, ради этого и покинул столицу. Уже потом, взвесив всё на месте, начал заниматься другими делами, пока не подписал контракт с Бригадой.