Погружение

Денисов Вадим Владимирович

Мой собеседник громко хлопнул ладонями по коленям и, не вставая, резко выпрямил спину, нависая над нами, словно медведь-шатун, вставший на дыбы.

– Конечно! Сейчас легко дистанцироваться! Я не я, и лошадь не моя. А где хвалёная гражданская позиция, где голос разума и совести? Был он? Нет! Все молчали и шли в тупик под руководством властных идиотов!

Уже начиная злиться по-настоящему, я, тем не менее, успел отметить феномен этой странной билингвы: когда разговор идёт о серьёзном, а от действий и решений зависит очень многое, он начинает разговаривать нормальным городским языком, полностью используя личный словарный запас. А когда всё вокруг чинно и гладко, когда вокруг лишь рутина – уходит на откровенную посконь и сермягу со всеми словечками и оборотами, чуть ли не ритуальными в енисейской тайге.

То же самое касается и Петляковых, не раз наблюдал.

– Это ты мне о гражданской позиции? – По-моему, я даже зубами заскрипел. – А твоя где? Где позиция твоих людей? Я скажу тебе, где позиция, Осип! Вон там! Да, правильно смотришь, там, на берегу Енисея! Это позиция расчёта ПЗРК, которые сшибали «Томагавки» американцев! Ты что, думаешь, что надёжно укрылся в глухомани? Со спутника такие поселения – лишний раздражитель и источник подозрений: не прячется ли там секретная военная часть, не замаскирована ли там точка ПВО или радар? Вы там хозяйство своё возделывали, сметанку жрали да молились себе во благо… А эти мальчики вас защищали, между прочим! Здесь! И я вас защищал, как мог. Потому что крылатой ракете или вражескому десанту спецназа по бубну тунгусскому, кто вы там есть перед богом: истинные сыны или заблудшие души – вырежут под ноль, отплюнутся жвачкой и забудут после доклада! Поэтому не парь нам мозги, староста, и давай-ка говорить по делу! А о спасении как-нибудь потом побеседуем, когда на то время будет.

Он три раза глубоко выдохнул и расслабился.

Игорь сидел, будто каменный истукан, бледный и собранный, правая рука опущена под стол. Дед тихо икнул, его супруга белкой метнулась в дом и принесла стакан воды.

– Девчата, чайку сообразите, – попросил я, без пряток вытирая пот со лба.

– Чёрный или иван-чай? – прошептала Екатерина. – Геннадий Фёдорович, что с вами, всё нормально?

Дед, рефлекторно прижав руку к левой стороне груди, закивал, поморщился и рукой отодвинул протянутый нитроглицерин-спрей.

– Кипрей давайте, девушки, – наконец ответил Каргополов.

– И пустырника, – добавил истерзанный ситуацией шкипер.

– И то, и то, – уточнил я.

Сплошной стресс. Досиделись…

– Решили мы, что хватит от мира прятаться. Мир изменился. А если точнее, то нет его вообще, мира прошлого, ничего пока нет, есть земли, почти чистые от людей, – начал он, сидя с кружкой горячего пахучего отвара. – Надо возвращаться на исконные земли. В Разбойном, если вы не знаете, стрельцы да казаки некогда поставили ясачное зимовье… Собирали с инородцев ясак в казну, и никого тут не было, кроме тунгусов и кето. Время шло, тут и раскол случился. И сейчас мало кто понимает, что мы, старообрядцы, стояли тогда на страже всего истинно русского! Действительно, для простого человека разногласия не затрагивали основ православной веры, касаясь лишь отдельных моментов, да и большинству староверов эти тонкости были просто неизвестны. Раскол для нас был попыткой сохранить духовный строй страны, которая с присоединением в 1654 году Украины начала устанавливать контакты с Европой. В общем-то, реформа совпала с культурным наступлением Запада, оттого и была так болезненно нами воспринята… Европ им захотелось! За нормальных людей нас не считали, а уж для молодого Петра мы были дешёвой рабочей силой. Кто такое стерпит? Вот и пошли по трактам ссыльные колонны, да и желающих переехать в Сибирь добровольно тоже хватало. В Сибири люди старой веры по-прежнему выступали против официальной церкви и светских властей. Чернец Иосиф Истомин, за своё чрезвычайное упорство сосланный из Казани в Енисейск, во всей округе увлек своим учением многих, не переставая и на новом месте распространять свою веру целые десятки лет.

– Я слышала эту фамилию, – подтвердила Закревская.

Осип не отреагировал и продолжил:

– Когда-то и Разбойное было чисто старообрядческим селом, хотя много наших было в Бору да в Ярцево, в Ворогово и в Бахте. Царской власти это не нравилось, а потом Советы пришли – пришлось уходить в тайгу, скиты потаённые ставить, монастыри… В общем, соседи, решили мы тут поселиться.

Ничего другого я и не ждал. Нет других поводов для трудных разговоров. Геннадий Фёдорович к такому повороту, похоже, не подготовился. Чего он ожидал? Обложения нас данью на сто лет?

– Погодь, Осип, я в разум взять не могу, – спросил он, пользуясь паузой, взятой визитёром на чаепитие. – Как же вы тут жить собираетесь? Ни лугов для скотины, ни участков под распашку.

– Мы и не собираемся тут пахать-сеять, – пояснил Каргополов. – В Разбойное переберётся лишь часть общины, они тут рыбу ловить будут. В нашей речушке рыбы мало, улов неплох только в сезон, да и порода в основном сорная. На озёрах – окуньки-пескарики да щука для собак. Конечно, для еды хватает, мы не очень любим рыбу, несерьёзно это. Просто так легко брать у природы, хищничество – тоже опасная прелесть. Человек должен возделывать и выращивать. Мяса хватает.

– Охоту не отменили, часом? – съязвил Игорь.

– Меру знать надо, юноша, – назидательно ответил кержак.

– Игорь, сходи на берег, посмотри, как там? – распорядился я.

– Дежурите?

– Время такое, – буркнул я, глядя, как Потупчик заходит в избу, чтобы взять свой полуавтомат.

А что, если они запеленговали и скоротечный огневой контакт на реке?

Чего теперь размышлять попусту, сейчас важно совершенно другое: если уж староверы решили выбраться из бункера, то мир действительно никогда не будет прежним… А ведь я хорошо понимаю, что его терзало в начале разговора! То же, что и меня, и всех наших. Пассивное привыкание, боязнь что-то менять в сложившемся статус-кво. Головка общины всё понимает, но шагов не делает.

Капкан уютненького бункера, падла.

Мне даже легче стало. Не только мы страдаем от необходимости покинуть ставшее привычным убежище. Значит, всё нормально. Есть реальная проблема, и люди всё-таки будут её решать.

– Тогда зачем вам енисейская рыба?

– Посевы увеличивать будем, Алексей. Крепко увеличивать. Уже ставим две большие теплицы. Я ведь на опытном участке в парничке даже арбузы выращивал, маленькие, но сладкие. Значит, землю удобрять надо.

– А рыба тут каким боком? – Я вопросительно посмотрел на Петлякова.

Оказывается, в стародавние времена была такая практика: удобрять землю рыбой. Выловленный улов просто раскидывали по земле, чем больше, тем лучше. После этого пускали по полю плуг, который, подрезая и переворачивая пласты земли, зарывал рыбу в грунт.

– Вот и ждёшь, пока не завоняет. А вонь страшная стоит, близко и подходить не хочется, – поведал Каргополов. – Через какое-то время опять пускаешь плуг, опять перекапываешь. Таким образом, почва быстро насыщается отличным удобрением, получая микроэлементы, натрий и азот из органики. Фосфор, опять же.

Что-то мне не хочется заниматься этим вонючим делом и жить по соседству с полем, в котором зарыты гниющие трупы сотен рыбин. И вообще, есть в том какое-то варварство. Или я ещё не окончательно растворился в природе.

– Земля-матушка своё дело делает, скоро запах исчезает, можно сеять и надеяться на очень богатый урожай. Если есть трактор, то проблем вообще не будет.

– Не проще ли наведаться в большой посёлок или в город, где набрать настоящих химудобрений?

– Никакой химии! – решительно отрезал Осип. – Нахимичили уже выше всякой меры… Ни к чему использовать ядовитые фабричные порошки, когда река даёт всё нужное. Предки чудесные урожаи снимали, да на своих сортах, без всяких экспериментов с генетикой растений.