Похищение Афины
Шрифт:
«Наверняка этот человек принадлежит к числу тех, — подумала Мэри, — которые могут быть или кроткими, или холодно рассудочными».
Одобряет ли он сам такое положение вещей? Решился бы он оторвать детей от груди своей жены?
Когда адвокат оставил их, Мэри обернулась к родителям, которые прежде всегда могли исправить причиненное ей зло.
— Что же будет с моими детьми? Кто позаботится о том, чтоб Брюс доел обед? Вы знаете, он и ложки овощей не проглотит, если я не уговорю его или не пригрожу. Кто сделает Мэри ее любимую прическу, чтоб она походила на
Она обхватила руками живот, как, бывало, делала, когда носила каждого из них. Удержать их, защитить, почувствовать их присутствие. Но их там не было, и она не могла защищать их.
— Хорошо, что Уильям оставил меня. По крайней мере, я по Божьей воле лишилась своего драгоценного ребенка, а не по воле Элджина.
Мистер Нисбет налил в бокал бренди и посоветовал дочери выпить. Она позволила обжигающей жидкости скользнуть в горло, ощущая, как все чувства оставляют ее и она постепенно превращается в оглушенное, вялое, безвольно сидящее перед камином существо.
Роберт швырнул на стол газеты и несколько брошюр-памфлетов.
— Читайте все об этом процессе! — подражая голосу разносчика газет, пропищал он. — Читайте об отказе леди Элджин от исполнения супружеских обязанностей! Читайте о ее соблазнителе, задумавшем погубить порядочную и богобоязненную женщину.
Теперь информация о судебном процессе была здесь, у нее под носом, и она больше не могла избегать ее. «Судебный процесс по обвинению Р. Дж. Фергюсона, эсквайра, в любовной связи с графиней Элджин, супругой лорда Элджина».
— Прочитай об этом, Мэри, прочитай, как ты, несчастная невинная женщина и образец всех христианских добродетелей, подверглась злостному совращению, изменила своему любящему супругу и совершила все возможные преступления. Ты догадываешься, почему Элджин именно так преподносит историю, не так ли?
— Чтоб представить тебя как можно более презренным типом и потребовать возмещения ущерба?
— Да, что он и сделал. Хоть негодяй просчитался, суд не удовлетворил его требований.
— Что ж присудили ему в итоге?
— Десять тысяч фунтов! В такую цену оценена судом потеря им тебя, дорогая. Надеюсь, тебе приятна эта цифра?
Роберт рывком сбросил с плеч сюртук. Мэри не могла понять, какие чувства обуревают его. Ярость? Облегчение?
— Мы с тобой живем в недостойном обществе, Мэри, в обществе людей, которые жаждут знать подробности чужой жизни. Нечистоплотны и злы те, кто рад излагать эти истории на печатных страницах, как и те, кто готов ежедневно смаковать их вместе с завтраком.
— Я бы подумала, что ты избавишь меня от такого сорта чтения, — сказала она, отбрасывая отвратительные листки в сторону, но на глаза ей попалась статья в лондонской «Таймс», излагающая подробности судебного процесса.
«Господа Гамильтон и Морьер, а также другие сотрудники британского посольства при дворе Оттоманской империи, как и прислуга лорда и леди Элджин, свидетельствуют о том, что брак между последними казался довольно
— Это ужасно. Я не могу смотреть на это. Кому может понравиться, когда его имя и привычки треплют в газетах? Это недопустимо.
— Лучшая оборона — это владение лучшим оружием, и ты должна вооружиться против общественного мнения, Мэри. Нам предстоит находиться под такого рода обстрелом на протяжении всей жизни, тебе — за то, что не согласилась стать презренной рабой Элджина, не отдала свое состояние для удовлетворения его капризов и не согласилась рисковать жизнью, вынашивая одного за другим его детей. А мне — за то, что соблазнил слабую женщину, не отказавшуюся от светских развлечений. Такое мнение лицемерно, фальшиво и парадоксально, но попомни мои слова, Мэри, таким будет суждение общества о нас.
Мэри проглядела содержание статьи.
— Помню, с какой жадностью я глотала сплетни о жизни Эммы Гамильтон и сатирические изложения ее похождений. Все наслаждались, видя ее скомпрометированной. Теперь же кажется, что я закончу свои дни не лучше, чем она.
— Но твои дни еще далеко не кончаются, Мэри. Тебе нет еще и тридцати.
— Но мне не избавиться от такой же дурной славы, как та, что преследовала Эмму Гамильтон, а я так потешалась над этой женщиной. Мне даже во сне не могло привидеться, что когда-нибудь я подвергнусь таким же оскорблениям, что и она. Элджин когда-то намекнул, что я чем-то похожа на нее. Ты не думаешь, что это действительно так, Роберт? Может, что-то во мне стремилось к позору? Другие женщины, наверное, лучше меня, свои страдания они принимают молча. Я этого не сумела.
— Мистер Свифт кратко и очень хорошо изложил положение вещей, когда сказал, что сатира — это зеркало, в котором каждый видит кого угодно, но не себя. Мы все уязвимы перед лицом общественной критики и мнения людей. Но я скажу тебе, что я о них думаю. Для меня мнение их значит меньше, чем задница крысы, жующей сыр у меня в кладовой. И я предлагаю тебе относиться к ним так же. Я немедленно выхожу в отставку и покидаю палату общин.
Мэри начала протестовать.
— Но, Роберт, а как же те реформы, ради которых ты работал? Все потеряно!
— Мне больше нет дела ни до этого общества, ни до доброго мнения этих свиней-святош. Я стану заботиться только о тебе. Сегодня я принес сюда эти грязные статейки для того, чтоб ты начала ковать свое оружие, Мэри. Все это пустяки по сравнению с тем, что готовит бракоразводный процесс тебе.
— Как? Он на это решится?
Мэри каждый день молилась, чтобы Элджин удовлетворился ее позором в глазах общества в ходе своей тяжбы с Робертом и теми выплатами, которые получил. Состоявшийся процесс дал ему достаточно оснований обратиться в парламент за разводом. Суд в Эдинбурге, на их родине, нужен ему только для того, чтобы наказать ее. Она поделилась этими мыслями с Робертом.