Похищение Афины
Шрифт:
Алкивиад нервно продолжал:
— Я надеялся найти ей достойного мужа, но из-за того закона, что ты издал, ни один афинский гражданин не сможет на ней жениться.
— Да. Это так.
Перикл говорил так равнодушно, будто речь шла о погоде. Потом, по-прежнему не глядя на Алкивиада, взял меня за руку и повел прочь. Я не оглянулась, но про себя улыбнулась, догадавшись, какой сейчас вид у смотревшего нам вслед Алкивиада. В следующую же минуту мне пришло в голову, что меня уводит самый могущественный в Афинах человек и не следует ли мне бояться того, что он надумает со мной сделать. Но мне вовсе не было страшно и казалось — без всяких на то причин, — что он
В течение некоторого времени мы шли, не обмениваясь ни единым словом, но почему-то это молчание совсем меня не тяготило. Затем Перикл обернулся ко мне и произнес:
— Вчера я чуть было не лишился одного из преданных друзей.
— Он обидел тебя каким-то образом?
Я сама удивилась тому, каким естественным кажется мой голос. Он звучал так, будто беседовать со знаменитыми стратегами было для меня самым обычным делом на свете. Я не могла объяснить почему, но с первых мгновений между мной и Периклом образовалась какая-то внутренняя связь.
— Нет, ни в коей мере. Это был великий человек, прекрасный учитель. Он мог погибнуть из-за моего небрежения. Мне следовало б подумать о его нужде и послать ему денег. К тому времени, когда я спохватился, он был очень болен.
— Это человек преклонных лет?
— Да, можно так сказать.
Большие карие глаза Перикла смотрели прямо на меня.
— В таком случае, может, он заболел по старости, а не потому, что ты о нем не заботился?
— Но он упрекнул меня. Я пошел к нему и попросил не умирать, сказал, что не смогу управлять без его мудрых советов. Тогда он ответил: «Перикл, тому, кто имеет надобность в лампе, следует заправлять ее маслом».
— Ты был для него единственным источником средств существования?
Я так спросила потому, что мне показалось невозможным, чтобы о человеке, которого так высоко ставит Перикл, было некому позаботиться.
— Это, как я уже сказал, великий учитель. В отличие от софистов он предпочитает не брать денег за свои труды и теперь зависит от моих забот. Его жалкое положение — пятно на моей репутации.
— Но почему он так важен для тебя? Он старший в твоей семье?
— Имя его Анаксагор [18] . Он учил меня размышлять и задавать вопросы. Миру нужны такие люди, как он. Я не хотел бы нести ответственность за то, что его не стало. Он разъяснил мне — и многим другим тоже, — что тайны мира имеют логичное объяснение и что, если много думать над ними, каждый сумеет их разгадать.
18
Анаксагор из Клазомен в Малой Азии (около 500–428 гг. до н. э.) — древнегреческий философ, автор идеи о неразрушимых элементах, «семенах» вещей.
— Он так говорил? Меня тоже интересует способ познания мира через вопросы. Ты не мог бы привести какой-нибудь пример его мыслей?
Когда он сверху вниз глянул на меня, его лицо выражало явный скептицизм.
— Он утверждал, что солнце — это вовсе не божество, а очень горячий раскаленный камень, больше, чем весь Пелопоннес. И что Вселенная не повинуется повелениям богов, но управляется чистым разумом, который наполняет все вещи на свете.
— Думаю, что он находился под влиянием моего учителя, Фалеса Милетского, — сказала я в ответ. — По моему мнению, тот первым высказал такую теорию.
— Ты хочешь заставить меня поверить, что ты обучалась у Фалеса из Милета?
— Я не хочу заставлять тебя во что-то поверить. Это софисты
Он ничего не отвечал, продолжая молча шагать рядом. Я понятия не имела о том, куда он меня ведет, и спрашивать мне не хотелось. Взобравшись на холм, мы оказались у дверей довольно скромного дома. Он был не больше того, в котором выросла я.
— Это мой дом, — сказал Перикл.
Я была поражена, ибо думала, что вождь афинского народа живет в роскошном дворце.
— Сейчас слуги принесут нам поднос с едой и немного вина. Пойдем со мной.
Мы прошли через двор и по лестнице поднялись к дверям спальни. Я могла заметить, что убранство в доме было самым простым.
— Эта комната станет твоей. Мне кажется, тебе будет здесь удобно. Проси, если тебе что понадобится.
Мы вместе поели фиников, потом немного сыра с хлебом. За едой Перикл задал мне несколько вопросов о Фалесе и о моей жизни в Милете. Затем он удалился, а я стала думать, чем мне теперь заняться. Прислуга в доме разговаривала со мной неохотно. Я побродила по дому в поисках женских покоев, чтобы найти какую-нибудь старушку или родственницу, которые наставили бы меня в правилах, принятых в этом доме, но не обнаружила ни одной женщины. Я вспомнила, что Перикл не так давно развелся с женой, и решила, что, наверное, она увела с собой отсюда всех женщин. Я вернулась в помещение, которое он назвал моим, и стала ожидать своей дальнейшей участи. Возможно, он решит предложить меня кому-нибудь из своих друзей или выдаст замуж за слугу. Наконец спустились сумерки, царившую кругом тишину ничто не нарушало, я лежала на кровати и незаметно заснула.
Поздно ночью я услышала, как в комнату поднялся Перикл.
— Почему не зажжены лампы? — спросил он, останавливаясь подле моего ложа.
— Потому что я не сплю при свете.
— Почему ты не приготовила их для меня?
— Потому что ты не поделился со мной своими планами на вечер.
Он откинул с моего тела простыню, и я осталась перед ним обнаженной. Глаза Перикла смотрели на меня вполне безучастно, рука его спокойно скользнула по моему бедру. Я отпрянула к стенке, схватила простыню и прикрыла ею наготу.
Затем обхватила себя руками и сжалась, ожидая его гнева, но Перикл казался скорее озадаченным, чем оскорбленным.
— Ты не соблюдаешь условий нашего с Алкивиадом соглашения.
— Каких условий?
— Мы с ним договорились, что, если ты мне понравишься, я возьму тебя в наложницы.
— В наложницы?
Я поплотнее закуталась в простыню и беспомощно огляделась в поисках спасения. Это была неумная реакция, но все, чего я хотела, это бежать отсюда.
— Алкивиад уверил меня в том, что ты сведуща в искусстве куртизанки. Сказал, что ты доставляла ему много радости.
— Ему? Мужу моей сестры? Это же нечестиво!
Перикл равнодушно пожал плечами.
— Я не раз слыхал о подобном.
— Господин, я так же девственна, как сама богиня наша Афина. Меня даже рука мужчины не касалась никогда, уж не говоря о том, чтоб я участвовала в любовных делах.
— Не сомневаюсь, что ты лжешь.
Он отодвинулся, но взгляда от моего лица не отрывал, чтоб не упустить следа смущения.
— Должен сказать тебе, что Алкивиад уже получил плату за тебя, за пищу, что ты съела со времени смерти твоего отца, и за те два платья, что пошила тебе сестра, одно льняное, другое из шерсти хорошего качества.