Похищение Европы
Шрифт:
Из тех давних времён, о которых неволей заговорил Влад, мне смутно вспоминается, как мы однажды возвращались на «копейке» Командора с какого-то пикника. Забились тесно, ехали весело. Отец на переднем сидении, я на заднем у матери на руках, рядом ещё кто-то.
Впереди ехал чёрный «мерседес», знакомый не только всему нашему городку, но и доброй половине Кишинёва. Принадлежал он тому самому Вайсу о котором говорит Влад.
Гаишник вытянулся пред «мерсом» по стойке смирно, отдал честь, потом вдруг спохватился и тормознул нас. Я тогда не понимал всех нюансов в отношениях криминала и полиции, но фразу, сказанную Командором, когда он пристраивал «копейку» на обочине дороги, запомнил на всю жизнь: «Бандитам честь отдают, а честных граждан обирают. Кормиться-то с кого-то надо».
Вспоминая это, начинаю понимать, что Влад не сгущает краски, а действительно влип не по-детски.
– Зачем она отцу рассказала? Не могли всё по-тихому сделать?
– Да хрен их этих малолеток поймёшь! Она матери под большим секретом рассказала, типа посоветоваться, а мать отцу ляпнула. Сейчас, конечно, жалеет, что втихую всё не сделали, но поезд-то ушёл. Ещё и мой старик вписался – двумя руками «за». Он в девяностые тоже в той бандитской компании крутился, хотя он только на словах такой крутой, а на деле, наверное, шестерил где-то там по мелочам. По крайней мере, все из той компании теперь уважаемыми людьми стали, а мой не при делах. Наверное, хочет хотя бы теперь к бизнесу примазаться. Типа сваты, то да сё… Короче, получается, что все за свадьбу и за внуков, только мы с ней против. А кому наше мнение интересно?
– Свобода, конечно, вещь хорошая, – из солидарности с ним вздыхаю я, – но…
– При чём тут свобода? – перебивает меня Влад.
Досадливо кривя рот, прихватывает указательным и большим пальцем мочку уха. Я уже хорошо знаю его: этот жест означает, что Влад либо растерян, либо столкнулся с каким-то тяжёлым выбором. Чем сложнее выбор, тем сильнее он растирает большим пальцем за ухом. Иногда до красноты.
– Дело не в свободе…Мне Стелла нравится.
– Какая Стелла?
– Заместителя начальника «зоны» знаешь? Серебристый «крузак» с тремя девятками на номере.
– Ну?
– Отец её.
– Худенькая такая, длинноногая? – наконец, понимаю, о ком он говорит. – Так она выше тебя ростом, и потом она такая… – не найдя подходящего слова, я козой складываю пальцы, шевелю ими, как улитка рожками, в надежде, что Влад сам подберёт нужное слово. – Забей, эта тебе не по зубам.
– Ничего она не выше…Разве, что с каблуком. А насчёт этого, – он повторяет мой жест, показывая козу. – Она только внешне такая. И потом – тупо сдаться, даже не попытавшись? Это нормально для пацана?
Влад отмахивается от льнущей к нему шторы, достаёт из кармана наушники, втыкает их в гнездо смартфона, прыгает большим пальцем по дисплею.
– Смотри, – суёт мне наушники. – Два дня, без перерыва слушаю.
Громкость такая, что даже подносить к уху не надо: «Океан Эльзы», «Я не здамса без бою».
– Сам себя накручиваю, думаю целыми днями, а выхода не вижу. – Влад жестом отчаяния ударяет ладонью по краю подоконника, с надеждой вскидывает на меня взгляд. – Ведь должен быть выход. А?
Всё что мог я ему уже посоветовал и теперь могу только предложить притушить эмоции.
– Выпить хочешь? У меня где-то полбутылки вискаря осталось.
Влад охотно поднимает на подоконник ногу, расшнуровывает кроссовку.
– Это не тот «Джек Дэниэлс», который тебе мать присылала?
– Тот самый.
– Ну ты пьёшь! У меня бы и дня не задержался.
Мать часто присылает из Италии посылки – всё, что ей приглянулось. Нужно это, не нужно – пусть лежит, когда-нибудь пригодится. Доверху забитые посылками микроавтобусы, курсирующие между городами Молдавии и Италии стали такой же неотъемлемой частью нашей действительности как виноградники вдоль дорог.
Оттуда присылают шмотки, бытовую технику, наши шлют брынзу, солёные огурцы и помидоры. Кухня в Италии не такая как у нас, и наши иногда скучают по привычной с детства еде. Ну мы и помогаем, чем можем. Не оставлять же такую большую страну без солений.
Теперь у меня дома от этих посылок, как в том старом советском фильме: три утюга, три электробритвы, смартфон… тоже три. Особенно мать любит изыскано мятые – как выражается она – льняные рубашки. Как новая посылка, так рубашка. По большей части так и лежат в шкафу ни разу не надёванные. Я такой человек, что если привыкаю к каким-нибудь вещам, то не вылезаю из них до тех пор, пока они имеют приличный вид.
Найти работу по специальности в Молдавии было сложно, да мать со второй половины девяностых уже и не пыталась. Говорит, той учительской зарплаты было курам на смех. Несколько лет проработала реализатором на центральном рынке. Из того времени мне вспоминаются её красные, не сгибающиеся от мороза руки, совсем не похожие на те мягкие руки, которые я знал с детства.
А ещё помню ворохи квитанций на коммунальные услуги, а поверх них – мятые купюры, которые, сколько не считай их, никак не сойдутся с цифрами из квитанций.
И постоянные ссоры отца и матери.
Я сижу в своей комнате: под попой горячая грелка, на плечах плед. Центральное отопление тогда отключили из-за нехватки топлива. Денег на установку автономки у родителей не было, даже на масляный электрический камин не хватало. Да и что в нём толку, если электричество по графику.
Темнело уже после четырёх. На улице – как любил говаривать отец – тьма Египетская. В окнах чуть приметно колышутся огоньки свечей. Тогда это называлось веерными отключениями света, – на два-три часа в вечернее время, а после двенадцати – на всю ночь.
Передо мной раскрытая школьная тетрадь, в коченеющих от холода пальцах авторучка с искусанным колпачком, плед постоянно сползает с плеча. На столе китайский аккумуляторный фонарь с радио и сиреной.
Батарея садится, тускнеет свет…
– Марина собирается на заработки в Италию, – слышен из кухни голос матери. – Зовёт с собой.
– Слушай… – раздражённый голос простуженного отца на несколько секунд прерывается надсадным кашлем. – Тебе так не терпится из дома убежать?
– Что за глупости? Никуда я не убегаю. Просто надо что-то делать. Это не жизнь.