Похищение феи. Ночной и недоброй!
Шрифт:
– Мы утонем.
– Боишься воды?
– Боюсь тебя потерять.
В несколько гребков добрался до края купальни. Подсадил свою истинную. Великие боги, если она каждый раз так будет вылезать из воды, я точно здесь утону. Попка круглая оставлена назад, и любовь моя совсем ничего не стесняется. Из воды вылетел птицей. Не успел прикоснуться, фея сама закружила меня в брачном танце. Вместе падаем на мягкий дерн, которым здесь устлан весь берег. Поцелуи, ее руки, скользящие по моему торсу.
– Не могу больше, - шепчу я в надежде овладеть сполна
Великое наслаждение, которым она щедро меня одарила. Коготочки царапают грудь. Заданный темп невозможен. Нескольких секунд или вечности хватило, чтобы мы содрогнулись от молнии, пробившей нас удовольствием. Бабочка соскользнула с меня, приглашающе раскинулась на траве под палками пальм.
Целую каждую пядь ее тела, вывожу языком узоры. И вновь наслаждаюсь, заходясь в рычании. Фея стонет и вскрикивает в такт нашему удовольствию. Кусаю, ревную ее даже к звёздам, что смеют смотреть на нее с неба.
Короткая передышка и вихрь уже ее поцелуев обрушивается на меня. Чуть не падаем в воду купальни, сплетясь воедино. Искушенная дева, страстная, нежная, горячая как тигрица. Укусы и царапины служат острой приправой к бережной ласке ее мягких рук.
Растворяюсь в ней, шепчу в крохотные ушки самые сладкие слова. Провожу пальцами по изогнутой для меня пояснице, спускаюсь ниже рукой, наверняка зная, как подарить наслаждение. Стонет и тихонько кричит, отзываясь на ласку. Вновь наслаждаюсь своим сокровенным чудом.
Заря подсвечивает наши тела. Фея в лучах рассвета кажется полупрозрачной, скорее миражем, чем живым существом. Тороплюсь унести ее в спальню.
Ворох меховых покрывал, сотня подушек. Вазы я, кажется, уронил. Черт бы с ними!
Ещё один танец страсти. Кричу в голос, изнемогая от нахлынувших чувств.
Истинная засыпает, свившись клубочком у меня на груди. Тороплюсь прикрыть ее одеялом, прижимаю к себе, боюсь, что исчезнет, растворится как сон в рассветной дымке. Баюкаю, так и не выпуская из рук. Крылатая бабочка, само совершенство, искушенная женщина, что оказалась настолько щедра на прихотливые ласки. Моя и только моя. Никому не отдам. Никогда. Буду прятать от всех чужаков, беречь пуще всех сокровищ известных миров. Любимая.
Проснулся от ощущения чужого, опасного, испытующего взгляда на себе и своей паре. Незаметно скользнул по матрасу рукой, извлёк из особого кармана клинок. Теснее обнял любимую, прикрывая ее сердце ладонью. Отведу любую беду от сокровища.
– Нет, вот как это понимать? Федор Игнатьич, что ты молчишь? Бесстыдник и хам!
– Что ты такое говоришь, Машенька. Разве я...
– Да при чем здесь ты, я про дракона! Нож он ищет! Ещё бы серебряную пулю под простыней поискал, Ваша светлость! Хамство и есть, пугать домовых, которые служат замку, как только могут. Я ему, значит, картошечки запекла, а он? Нет, ну что вот это такое?
Распахнул глаза, два
– На вот, покушай, проглот. Свеженькое все. Грибы сама солила.
– Да ты буженинку бери. Знаешь, какая она в хлебном мякише выходит? Чистое загляденье. Вкуснотища! Бальзам для души!
На грудь мне плюхнулся поднос, полный яств. Пахнет вполне съедобно, вот только стоит ли принимать подношения от духов? Их верность семье не проверена, и не скована клятвой.
– Ешь, говорю.
– Носом он вертеть будет! Али не вкусно тебе, ящер бесстыжий?
– За что вы оказали мне честь угощения?
– Сытый мужик завсегда сговорчивее, - щурится призрачный старик.
– Помолчи уже. Видишь, боится, что отравлено. Ешь и не бойся, дурного не сделаю. И так все припасы твои разобрала. Хотела бы, в замке к утру никто бы из живых не проснулся.
– Благодарю, - против такого довода не попрешь. Да и не пахнет от духа лукавством. Впрочем, от них вообще ничем не пахнет, на то ведь и духи.
Накалываю на необычную вилку мякоть сиреневатого гриба, кусок хрустящего овоща, подношу неспешно ко рту. Ядом, и вправду, не пахнет. Вкус изумительно гармонично подобран. Вкус и текстура. Мой повар так не умеет. Грибок холодит рот, картофель, напротив, греет. Мясо плотное и отдает сразу сотней приправ. Удивительно хорошо получилось. Я искушен в наслаждении вкусами. Эти блюда вызывают только восторг.
– Смотри-ка, сощурился от удовольствия.
– Погоди, что будет, когда укропчик простоится. Моченых яблок ещё подам через недельку-другую.
– Корову б нормальную завести. Что эти монстры, все в мехах бродят. Есть там вымя-то, иль нет, ничего не понятно. Овинник под яслями прячется. Веники для коз не накошены. Да и коз-то нет. Непорядок, хозяин. Куда такое годится? Детям молоко нужно.
– Устрою, - согласно киваю головой я, - Каким детям?
– распахиваю глаза уже куда шире.
– Вашим, - кивает мне домовая.
– Или вы тут всю ночь в шашки играли под одеялом?
– округляет глаза домовой дух.
– Ни во что мы не играли, - подтягиваю я выше одеяло.
– Смотрите-ка! Покраснел как красна девица!
– упирает руки в бока женщина, - Бесстыдник, как есть! Или уже совесть очнулась? Джинны твои чуть двери не вынесли, как крики с оранжереи услыхали.
– С купальни, бассейн у них там.
– Не важно! Уж мы ентих джиннов держали! А все бесполезно, сон пришлось навести.
– Некоторых ещё и придушить в ихних лампах, чтоб без спросу в хозяйскую жизнь не лезли.
– Напакостил, так умей ответить, гадюкин! Весь замок переполошил! Что теперь о Наденьке люди подумают? А все остальные? Огр твой чуть с крыши не навернулся, все хотел к вам через трубу каминную влезть. Насилу согнали! Все же не дворовая кошка, потяжелее будет, - сверлит меня глазами домовиха.