Похищение
Шрифт:
А все тело... Как его взять на руки... Меня, наверно, выпустили, потому что опомнилась я на улице у дверей нашего дома. Хари, говорила я, сынок, это я, мама, мама, ма-ма... Как вы думаете, он слышал? Он еще слышал? Мне казалось, слышал. Я так долго говорила.
Осгар вернулся сразу после похорон Цесариума. Потом еще годдва возвращались те, кого я называла. Они приходили ко мне.
Некоторые плакали. Некоторые плевали мне в глаза. У Гилды за это время умерла дочь. "Хорошо бы она пришла и убила меня", думала я. Но Гилда проплакала со мной целый день и звала к себе - жить. Ведь с
У него семья. Он молодец, Осгар. А Гондла, Хаген и Кениг не вернулись вовсе. Так что я убила не только Хари. Сейчас я живу хорошо. Здесь на съемках такие славные люди. Жаль, что они уедут.
Я не из-за работы, мне хватает - то вывеску подновить, то витрину украсить. Просто вы какие-то другие. Мне не так душно. Иногда - страшно сказать - забываю о том, что было. Со мной, с нами. Ну, мне пора. Через час съемка - смерть Генриха. Грим очень сложный...
Наутро, как было условлено, Андрис отправился за Марьей. В "Земле", где она остановилась, постояльцев и гостей окружала "романтическая, полная архаических неудобств и роскоши обстановка прародины позапрошлого века" цитата из рекламной брошюрки, которую Рервик листал в вестибюле, ожидая Марью. Она все не шла.
Портье заглянул в книгу и сказал, что дама по имени Марья Лааксо занимает номер одна тысяча четыреста седьмой и, судя по пустому гнезду для ключа, никуда не уходила. Мальчишка в красном кепи с галуном вознес Рервика на четырнадцатый этаж. Малиновый ковер. Темные, с тусклым блеском, прямоугольники дверей. 1407.
Андрис позвонил. Нет ответа. "Звонок не работает?" - подумал он, вспомнив подчеркнутый ретростиль отеля. Постучал. Тихо.
– М-ааа-у!
Андрис резко обернулся. Рука скользнула по гладкому дереву, наткнулась на бронзовую ручку. Ручка повернулась. Шикнув на кошку, Рервик вошел в номер.
Белый одноногий стол пуст. Кресло лежит на боку. Откинутый угол ковра горит желтой изнанкой. На полу у дивана - перевернутая поникшая сумка, две-три туники, красные мягкие туфли. Андрис открыл дверь в ванную. Под зеркалом - чистая полка. Марья не пользовалась косметикой. Красноватые брызги - крови?
– на раковине. Скомканное, в крови же, полотенце свисает с вешалки. На зеленом полу раскрытая пудреница. Андрис торопливо поднял коробочку. В крышку вместо зеркала вставлено стереофото.
Остаюсь в ожидании ответного послания.
Твой Андрей
ПИСЬМО ШЕСТОЕ
1-е февраля, Москва
Ara!
Так ее похитили, это рыжее длинноногое чудо. Наконец-то будут поиски, погони, возможно, стрельба. Андрис начал с того, что отправился... Впрочем, об этом позже.
По-видимому, уже накипело. Из мозаичного общения с лехиянами - Годом, Иоклом, Эвой - высвечиваются искалеченные судьбы, события настолько трагичные, что гнев Андриса выходит за пределы его устремлений как художника, будит в нем атавистические свойства натуры - "Отмщенье, государь, отмщенье!" (не помню, откуда цитата) . Только бы он, Болт, был жив. Уж Рервик до него доберется...
Откуда такие мысли? Неужто все так просто: преступник
Жан-Бедель Бокасса, экс-император Центральноафриканской империи (бывшей Убанги-Шари), называвший себя первым социалистическим императором, жил себе в полузаключении в замке Ардикур, что во Франции, используя досужее время для сладких воспоминаний. Чаще всего посещали императора видения коронации, имевшей место в стольном городе Банги в 1976 году.
Все, ну все было, как в декабре 1804 года в соборе Нотр-Дам.
Несколько малосущественных расхождений: "мерседес" вместо кареты, местный епископ вместо папы Пия VII, чуть меньше генералов (ведь вся армия не доходила до пятисот штыков и сабель) . Но в основных моментах церемониал повторялся. Десять фрейлин несли шлейф Августины, облаченной в платье точную копию наряда Жозефины. Бокасса сам надел корону себе на голову, а вторую, поменьше, возложил на коленопреклоненную императрицу. И всеобщее, естественно, ликование. Пушечные салюты, рокот тамтама, фейерверки, колокола.
Как же случилось, что так скоро - и двух лет не прошло - ликование сменилось глухой враждебностью низов, а пуще всего - молодежи. С кем вообще не стало сладу, так это со школьниками.
Толпа этих сопляков забросала камнями императорский автомобиль. Пришлось приструнить. Сообщения печати, вездесущей наглой печати Европы и Америки, что из схваченных двухсот двадцати восьми детей большая часть погибла от побоев или была расстреляна, - гнусная клевета. Расстреляны не более сотни хулиганов, причем сам Бокасса только однажды присутствовал на допросе и лично пристрелил лишь двух парней с наиболее злобными рожами. Тем не менее обстановка стала неблагоприятной для дальнейшего пребывания в империи. Пришлось переехать во Францию.
Временные неудачи не поколебали веры монарха в любовь своего народа, обманутого завистливыми и лицемерными интеллигентами, этими образованцами, по остроумному выражению не помню уж кого. Высокое уважение, проявленное к Бокассе истинными французскими демократами, еще более укрепило в нем сознание несправедливости изгнания и надежду на благополучное возвращение. Он не будет мстить обманутому народу, нет. Покарает лишь зачинщиков, которые, захватив власть в стране, пытаются вытравить из сердец простых земледельцев память о возлюбленном повелителе.
С этими мыслями Жан-Бедель, раздобыв фальшивый паспорт, сел в самолет и прилетел в Банги. Путь от аэродрома до дворца - когда-то императорского, ныне президентского - ах, как напрашивается аналогия с триумфальным переходом бухта Жуан - Париж, восторгом солдат и крестьян, целованием рук, слезами умиления.
Оставалось только постучать табакеркой в ворота дворцовой ограды... Увы. Я думаю, этот путь император преодолел на такси.
Нажал на кнопку звонка и был допущен к президенту. А после часовой беседы с глазу на глаз Жан-Бедель Бокасса был под стражей отправлен в тюрьму, где в настоящее время ожидает суда.