Похищение
Шрифт:
Я пою? Вы правы, это неуместно. Сколь удивительно их сходство с подсвеченным земным солнцем облаком. Они так и называются - перистые. Ах, господин стручок, не сердитесь, но вы напоминаете мне персонаж старинной итальянской сказки. Там, знаете, кроме горохового стручка действуют и другие симпатичные создания, все по плодоовощному ведомству. Мы пришли? Нет? Полетим на птерике? Вчера мы летели, летели, а внизу болота, болота, боло...
Рервик пришел в себя в стандартной каюте спейс-корвета. Он лежал в гамаке. Некоторое время, скосив глаза, рассматривал обстановку. Откидная доска-стол. Привинченная к полу табуретка.
Санблок в углу. Обычная офицерская каюта корабля среднего класса. Андрису случалось проводить в таких недели, когда, в поисках драматических сюжетов, летал
Стоило Рервику выкарабкаться из гамака, как на пороге возник человек в униформе, знакомой Андрису по фильмам XX века, а большей частью по костюмерным разных студий. Темный глухой пиджак с блестящими пуговицами и плетеными золотыми шнурами на плечах. Человек опустил на стол поднос, прикрытый салфеткой, и вышел, не сказав ни слова. Рервик присел на табуретку, откинул скользкую пленку. Металлический судок под крышкой.
Крышку - долой. Ковырнул ложкой клеклый сизый комок артикаши в зеленоватых подтеках комбижира. Отодвинул судок. Два глотка из кружки с теплой бледно-желтой водичкой. Во рту сделалось сладко и противно.
М-да, подумал Андрис, что сказал бы об этой трапезе мой добрый друг Евгений Дамианидис - мудрец и тонкий ценитель гастрономических утех. Как славно они с Велько сиживали за дощатым столом в сакле Дамианидиса в Цихисджвари! "Учитесь, друзья мои,- вещал Евгений,- учитесь извлекать радость из простых, незамысловатых действий. Вот я беру лаваш, теплый,- он поднимал указательный палец,- и заворачиваю в него хороший кусок имеретинского сыра и маленький пучок тархуна. Я держу все это в правой руке, а в левую беру стакан вина из кувшина дяди Самсония. Но прежде чем поднести к губам сосуд с этим нежным, как бархат, напитком, необходимо сделать три важных дела: поднять стакан и взглянуть сквозь него на солнце, посмотреть вокруг и увидеть глаза друзей и, наконец, убедиться, что у тебя под рукой есть сочный спелый помидор, который вслед за вином и сыром отправится в желудок, чтобы сделать тебя совершенно счастливым".
Рервик очнулся от сладких воспоминаний.
– Эй!
– крикнул он зычно.
Тотчас появился стюард, молча взял поднос, молча повернулся - уходить.
– Эй!
Стюард остановился.
– Мне нужен стручок.
Стюард смотрел на Рервика пустыми глазами.
– Передайте ему: отвращение к гороху не помешает мне съесть его вместо этой дряни. Идите.
Дверь щелкнула, и Рервик остался один.
Но не надолго. Улыбаясь, вошел стручок.
– Прежде всего - глубочайшие извинения. За способ доставки на корабль. За скудость пищи. За дурные, недостойные гостя условия.
Горбун низко поклонился.
– Вам больше идет розовый фрак,- сказал Андрис.
– О!
– искренне удивился стручок.- Какая осведомленность! Позвольте представиться: заведующий канцелярией куратория личных сношений Цесариума Наргес, к вашим услугам.
Еще один поклон до пола.
– Где Марья?
– Я уже имел удовольствие сообщить, что вас ожидает встреча с Екатериной, и о Марье Лааксо вы, без сомнения, получите исчерпывающие сведения именно от Екатерины...
– Салимы? Давайте ее сюда.
– О! Степень вашей осведомленности воистину поразительна. Уверяю вас, по прибытии на место вы будете удовлетворены. Но...
– Но?
– Проявите благоразумие. Такт. Я не хочу сказать, что благополучие Марьи Лааксо, женщины вам, безусловно, дорогой, в большой степени зависит от вашей сдержанности и осмотрительности, но смею надеяться, что эти достойные похвал качества от природы присущи величайшему кинохудожнику современности.
– Величайший художник предупреждает, что он плевать хотел на ваши советы. А если с Марьей что-нибудь... Передайте мадам Екатерине, что я подавлю в себе от природы присущие мне сдержанность и осмотрительность, а также с немалым трудом воспитанное почтительное отношение к женщине и уничтожу ее вместе с папашей и всеми бледными варгесами и розовыми наргесами.
– Ай-яй, я, пожалуй,
– Пусть меня побеспокоит стюард. Если мне не дадут человеческой еды, ответственная миссия окажется под угрозой.
Наргес, пятясь, вышел, а Рервик вновь залез в гамак и погрузился в мрачные размышления. К действительности его вернул визг тормозов. Корабль задрожал, качнулся и замер [Конечно, это против правил. По логике научно-фантастического мира Рервик должен был старательно прикидывать, как далеко от Леха умчал его Наргес, и выбрать из соседних планет две-три наиболее подходящих. Скажем, ту же Малую Итайку и Голубую Сколопендру. Скорее, думал бы Андрис, эти мерзавцы свили гнездо на Сколопендре - место глухое, редконаселенное. И тут для приобщения читателя, приваживания и привязывания к построенной модели - вскользь сообщить о кое-каких подробностях тамошней жизни. Скажем, дома у них этакие, из затвердевшей пены, жители передвигаются на одноколесных велосипедах с фотонной тягой, а важные всепланетные дела решают бросанием кубика, осуществляемым специально для этих целей избранным сколопендрянином. Невредно мазком-другим дать представление о конструкции и скоростных возможностях спейс-корвета, умыкающего Андриса. Гиперпространственный двигатель... Прокол римановой складки. Дюзы, клюзы. Отдать концы. Рубить бом-брам-стеньгу. И никаких тормозов, тем более скрипящих. Боже сохрани. Так что визг тормозов следует считать неуместным, а потому отмененным]. Рервик стал вслушиваться. Топот тяжелых ботинок. Отрывистые голоса - по-видимому, команды. Вскрик - не женский ли? Андрис подошел к двери и замахнулся кулаком - стучать, но в эту минуту дверь отворилась.
Вошли двое - стюард и другой, в той же форме, но огромного роста, на голову выше и вдвое толще Андриса, который и сам был мужчиной крупным. Стюард молча подал Рервику широкую ленту и показал на глаза. "Средневековые штучки",- пробормотал Андрис, завязывая узел на затылке. Амбал убедился, что повязка прилегает плотно. Потом взял Андриса за локоть и повел. Пахнуло сыростью.
Двадцать ступенек вниз по трапу. Ветер, редкие капли дождя. Под ногами мягко. Каблуки вдавливаются в землю. Рервик проволочил ногу - похоже, трава. Шли не более получаса. Наконец каблуки застучали по камню, пропали капли, исчез ветер. Несколько поворотов, лязг запоров. Негромкие реплики встречных. Лифт, спуск, снова коридоры. Нежное движение воздуха, сладковатый запах духов, нет, не духов, пожалуй. Смолы? Ноги ступали по чему-то упругому.
Остановка. С пленника сняли повязку.
Андрис был в помещении, отрезанном от мира разного рода портьерами, ширмами, экранами. Складки материи уходили далеко вверх, сходясь в глубокой полутьме. Под ногами толстый пурпурный ковер. Там-сям, без видимого порядка, низкие белые столики, подушки. С каждой стороны камина, большого, тяжелого,светец с курящимися пахучими палочками. Конвоиры исчезли. Рервик был один. На ближайшем столике он обнаружил поднос, подгреб пару подушек, сел и приступил к делу. Отвар из очень толково смешанных овощей и трав, орехи вестуты в соленом тесте, печеные бананы с медом. Не успел Рервик сытым жестом отодвинуть стакан кисловатого сока, оставившего нежное послевкусие на языке, как явился юноша в белом мундире и убрал поднос, пятясь и кланяясь. Рервик поднялся. Из-за ширмы показалась высокая женская фигура. Одновременно стал ярче свет люстры.
– Рада видеть Андриса Рервика у себя. Там, на Лехе, нам не удалось познакомиться. Это не моя вина, а скорее беда - ведь именно для знакомства с вами я прилетала на родину. Стыдно признаться, но цель знакомства виделась мне не совсем бескорыстной.
Да и может ли сам Рервик надеяться на бескорыстное отношение?
Его слава, увы, делает такую надежду призрачной...
Грубая лесть в сочетании с пленительными манерами обескуражили Рервика. Он сделал попытку прервать Салиму, но она царственным жестом предложила ему сесть рядом и продолжала: