Похищенная, или Заложница игры
Шрифт:
А вот второй… Низкий, бархатный… Голос зрелого мужчины. Властного и не признающего слова «нет». Он звенел внутри тоской по чему-то ускользающему. И в то же время свербил глухим раздражением. Как будто она хотела и быть рядом с обладателем этого голоса, и одновременно очутиться от него подальше. Разобраться в этих чувствах Велемира не могла. Как и вспомнить мужчину, что вызывал их. Только бархатное «Мири» раскатывалось в сознании. Так ее называли в прошлом.
Месяц травень [2] пролетел вслед за кветенем. [3] Настало лето. Мири — теперь она думала о себе только так, оставив Велемиру для «родовичей», — лето казалось чересчур сухим, она точно помнила, что привыкла к более влажному климату. А вот прохлада первого летнего месяца ничуть не смущала. Видимо, она привыкла к ней в прошлой жизни…
2
Травень — май.
3
Кветень — апрель.
Она стала совсем своей в общине. Закликала весну с тремя другими молоденькими девушками, восхваляла Ярило-солнце, окрепшего после зимы, входившего в рост. Красила яйца-писанки, прыгала через огонь во славу богини Живы.
Светомысл ходил за ней по пятам, уверенный, что добьется благосклонности. Родоцвет — второй холостой парень общины — поначалу тоже увивался. Но через три дня резко прекратил ухаживания. И у него и у Светомысла на ребрах появились приличные синяки. Похоже, юноши решили проблему выбора девушки по-мужски.
Мири огорчилась. Не понимала почему. Она четко знала, что не будет ни с одним из них. И ни с кем в этой общине. Бархатный голос звучал в ее сознании денно и нощно. Она не могла вспомнить его обладателя — как и все свое прошлое, — но точно знала, что связана с ним на всю жизнь. Кем бы он ни был, где бы ни находился. Парни общины не интересовали ее иначе как по-дружески.
А расстроилась она из-за драки. Ей было неприятно, когда отношения выясняли силой. К тому же оба были ей симпатичны. Но не более.
Близился Купала — один из самых любимых праздников общины. Особенно молодежи. Дети и подростки прятались за углом с ковшами, маленькими тазиками и даже водяными пистолетами. Наскакивали друг на друга и на взрослых, выплескивали воду и кричали: «Праздник Купала — обливай кого попало!»
Вечером Рада — четырнадцатилетняя дочка Лютовзора и Яронеги — прибежала звать Мири прыгать через огонь, плести венки, искать цветок папоротника. Мири откликнулась с радостью — прыгать через огонь она полюбила. Не первый праздник родноверы разжигали костер и водили хороводы с перепрыжками.
По такому поводу девушки снимали поневу и оставались в рубахах до середины бедра. В другое время такой наряд в общине был неприемлем, но прыгать через огонь в юбке до пят ради соблюдения приличий — безрассудство. У мужчин для таких случаев имелись шорты такой же длины.
Мири прыгнула раз десять — перещеголяла даже парней, которые пробежали с полдюжины кругов. У огня она чувствовала себя как дома. А потом молодежь рванула в лес за цветком папоротника.
Пока Мири напряженно всматривалась в заросли папоротника, выискивала что-то похожее на цветок, Рада рвала васильки, одуванчики, купальницы-жарки, сплетала стебельки друг с другом и рассказывала Мири, подхихикивая:
— Как думаешь, Петька… в смысле Ладогор полезет за моим веночком? Или поленится? Подмигивать проще, чем из холодной воды венок выуживать!
Ладогором звали шестнадцатилетнего паренька, который заглядывался на Мири. Но это не мешало ему виться вокруг Рады. Дети с подростками то и дело обращались друг к другу по «мирским» именам. Община собралась только полтора года назад, старые привычки не забылись. Звать друг дружку Петькой, Машкой, Ленкой проще и короче, чем звучными и напевными нареченными именами.
— Вот Светомысл точно полезет за твоим! — продолжала трещать Рада. — Он и зимой в ледяную прорубь полез бы!
— А зачем?
— Как зачем? Ты чего, Мирка? А, ну да, ты ж не помнишь! Кто выловит венок девушки в купальскую ночь, тому и быть ее суженым!
— А если она не захочет? — пожала плечами Мири.
Рада хихикнула.
— Не кинет. Она ж не глупенькая, смотрит, куда кидать. Кто подкарауливает.
— Ну, мне и нечего кидать тогда, я не хочу, чтобы кто-то был моим суженым.
— Да ладно тебе! Это ж просто такой прикол! Чтоб весело было. Давай сплетем, гляди, какой он красивый выходит!
Венок Рады и правда был очень красивым. У девочки был талант. Дома она постоянно плела соломенные подстилки или обереги. Мири захотелось поучиться.
— Ну, давай. Что для него рвать?
— Да все подряд! Что нравится, то и срывай. Сплетешь, я тебе помогу.
— Рада, слушай… А цветок папоротника какого цвета вообще? Сколько ни смотрю, не вижу.
Рада уставилась на нее непонимающе, а потом захохотала.
— Ты и это не помнишь! Нет у папоротника цветов. Это тоже для прикола!
— Все-то у тебя для прикола, — буркнула Мири недовольно. Высматривала цветок, как дурочка.
— Ну а как же! Родноверие, оно, знаешь, все для прикола. Приколы разные бывают. У моей бывшей одноклассницы предки хату в Питере сдали гастарбайтерам, а сами в Гоа укатили на пээмже. А мои — совсем продали. И сюда перебрались, а с ними еще восемь семей. Ну, по мне, как хочешь, так и живи. Не, тут тоже прикольно на самом деле. Мне вообще нравится. Но иногда скучаю по Питеру. Посидеть бы в Макдаке, на метро прокатиться, пошляться белыми ночами да поглядеть, как мосты разводят. Ты не была в Питере, да? Или не помнишь?
Мири не понимала почти ни слова из речи Рады. А значит, в загадочном Питере ей точно не доводилось бывать.
Через полчаса совместных стараний венок был готов. Стебелек к стебелечку, каждый цветочек казался драгоценным камнем. Рада и впрямь была искусной рукодельницей.
— Ни в какую воду я его не брошу! — заявила Мири. — Украсим нашу светлицу.
— Да ладно тебе! К утру завянет. Идем бросим! Хочешь — закинь подальше, на середину реки, тогда Светомысл не достанет! А мы полюбуемся, как веночек поплывет.